Читать книгу - "Генеральская дочь - Мелания Соболева"

Это только вершина айсберга. Её отец тоже прижмёт. Он не промолчит. Он не допустит. Я не вправе рушить ей жизнь, не имею права. Как бы не хотелось. Как бы не скручивало меня от желания бросить всё к чёрту, взять её за руку и идти до конца. Потому что это не кино. Это жизнь. И в ней за такие вещи платят — болью.

— Это не Толик? — спросил Дёмин спокойно, как будто говорил о погоде. Я метнулся взглядом вперёд, в лобовое. Челюсти сжались, как капкан — конечно он. Даже если бы я ослеп, я бы почувствовал его тень. Сволочь с грязной походкой, сутулой спиной и этим уродским подбородком, который будто просит влепить в него кастетом. Я уже взялся за ручку двери, готовый вылететь из машины и впечатать его в бетон, но Дёмин резко схватил меня за предплечье.

— Стоять!

— Чего?! — рыкнул я, уже срываясь, но он только кивнул вперёд. Я проследил за его взглядом — и меня будто обухом. Из подъезда вышла она. Алина. Чёрт, Алина. Мой пульс сбился с ритма, в глазах щёлкнуло. Она не просто вышла. Она подошла к нему. Словно… знала. Говорила. Толик обернулся. Мы синхронно пригнулись вниз, затаились. Сердце бухало в висках, как молот в кузне. Когда выровнялись, их уже не было. Ни у двери, ни на улице.

— Дай пистолет. — зарычал я, голос был рваный, с надрывом, как будто каждое слово — это шаг по стеклу.

— Ты с ума сошёл?! — Дёмин приподнялся, глядя на меня, как на психа.

— Он уводит её, ты понимаешь?!

— Да я всё понимаю, — зло прошипел он, — и именно поэтому ты сейчас не выходишь.

— Он уводит её! — повторил я, как приговор.

— Отлично. — усмехнулся Дёмин, глаза за стеклом блеснули холодом, — пусть уводит. Может, наконец, выведет нас к Бешеному. И тогда — всё. Тогда всё это дерьмо, Шурка, закончится.

Глава 24

Шурка

Темнело быстро, как будто кто-то там наверху решил — все, хватит с них света, пусть теперь в тенях шарятся. Мы шли молча, почти не дыша, только шаги глушили асфальт, да иногда где-то сзади хлопал воздух — форточка, может, или кто-то дверь закрыл. Они свернули в переулок, узкий, как глотка у подонка, которого душишь коленом, и сразу стало ясно — не просто так. Я дал знак — остановились. Демин вперился глазами, как ищейка, я тоже на пределе — тут каждый шорох может быть последним. Прятались в темноте, прилипли к стене, будто нас кто-то вымазал в этом кирпиче и оставил сохнуть. Она шла чуть позади него, напряженная, как струна, будто каждое его движение — это попытка дернуть за нее, порвать, сорвать звук. Он что-то ей говорил, не размахивая руками, не орал, но по его лицу было видно — серьезно, четко, будто приговор зачитывает. И она слушала, глаза в землю, подбородок чуть вперед, губы сжаты — ни слова, ни вздоха. Только шаги в унисон, как два наручника, скованные цепью. В какой-то момент он остановился. Резко. Как будто почувствовал, что за ним тень не та, что ночь как-то по-другому дышит. Обернулся. Демин прижался к стене, я — следом. Сердце бахнуло в грудь так, что я аж зубами щелкнул. Тихо, как мог. Они постояли. Он вроде не понял, вроде решил, что показалось. Пошли дальше. Мы вынырнули из-за угла — осторожно, как будто в витрину жизни чужой подглядываем. Я смотрел на нее — и внутри кольнуло. Не то чтобы жалость. Скорее злость. Что она рядом с ним, что он рядом с ней, что я — только тень за спиной. Но я обещал. Сказал, что не дам его к ней подпустить. И пусть она не знает, пусть думает, что одна, пусть смотрит на него с этим напряжением, как на мину под ногами — я рядом. Я здесь. Он ничего не сделает. Он даже не узнает, как именно я ему не дам.

Он ей что-то сунул — папка, конверт, хрен его знает, в темноте не разглядишь, — и быстро, не оборачиваясь, натянул капюшон, будто боялся, что с лица что-то сползет.

— Проследи, чтобы она дошла до дома, — шепнул я сквозь зубы Демину. Тот кивнул, но мрачно, будто проглотил битое стекло.

— Нет, Шурка… — буркнул он почти неслышно, но остался, зарычал, будто волчара, а не пацан. А я уже шел. Шел за этой падалью. В спину смотрел, как в прицел. Не торопясь, как смерть с заточкой. Он топал вдоль стены, не оглядывался, думал, свободен. Думал, бог в шляпе. Ошибочка, Толян. У следующего переулка я ускорился, как тигр перед броском, и, не давая ему вдохнуть, схватил за ворот толстовки и с такой яростью впечатал его рожей в бетон, что тот хрюкнул, как недорезанная свинья.

— Какого… — прошипел он, дрожа, как холодец на поминках.

— Давно не виделись, не так ли? — процедил я ему в ухо, ухмыльнувшись, глядя на его уши, что уже краснели от напряжения. Он дернулся, понял, кто, и сразу скалку на лицо — злость, страх, обида — все вместе, мешанина чувств, как мусор в подворотне.

— Я тебе челюсть сломаю, ментяра, — выдавил он с хрипом, пытаясь вытянуть шею. Я рванул его обратно к стене, чуть выше — пусть балериной себя почувствует.

— Боюсь, не выйдет. Ты тут почти со стеной целуешься, — отрезал я.

— Чего тебе? — выдавил он, дергаясь, как рыба на крючке.

— Зачем меня ищет Бешеный? Где он? Пусть придет сюда лично, а не шепчет гадости через Алину.

Тот замер, как будто ток врубили. Сначала растерянность в глазах, потом — осознание, а за ним, как всегда, ложь наготове.

— Ничего… ты ему и нахрен не нужен…

— Пока что пазл в моей голове не складывается. Снова отвечай на вопросы.

— Я не… — он не успел закончить, потому что я выкрутил ему руку так, что он завыл, как шавка под колесом.

— Ладно! ЛАДНО! У Бешеного на тебя ничего нет! Мне нужно было, чтобы Алина помогла, а я знал, что ты ей не безразличен! Я давил! Все! Я знал, что ты ищешь его, и пугал ее тобой!

— Сучара… — прошипел я сквозь зубы, и в этот момент он дернулся, как будто хотел увернуться даже от звука.

— Отпускай, блядь!

— Откуда ты знаешь Бешеного? Кто он? Имя давай.

— Думаешь, я знаю?! Нет у него имени. Все зовут — Бешеный. И все. Банда у него. Псы, шакалы, крысы — кто угодно, только не люди.