Читать книгу - "Есенин vs Маяковский. Поэтическая дуэль - Мария Андреевна Степанова"

занимается вашим головокружением. Разных сортов и калибров мухи с луж и жидкой грязи перепархивают то на коровьи, то на ваши глаза. Длинные деревянные коридоры уводят упирающийся скот. Если бараны не идут сами, их ведет выдрессированный козел. Коридоры кончаются там, где начинаются ножи свинобоев и быкобойцев. Живых визжащих свиней машина подымает крючком, зацепив их за живую ножку, перекидывает их на непрерывную цепь, – они вверх ногами проползают мимо ирландца или негра, втыкающего нож в свинячье горло. По нескольку тысяч свиней в день режет каждый – хвастался боенский провожатый»[283]. Пораженный увиденным, Маяковский приходит к выводу, что подобная жестокость, возведенная в норму, не может не отражаться на психическом и физическом здоровье людей, словно бы сама природа мстит за свое творение: «Бойни не проходят бесследно. Поработав на них, или станешь вегетарианцем или будешь спокойно убивать людей, когда надоест развлекаться кинематографом. Недаром Чикаго – место сенсационных убийств, место легендарных бандитов. Недаром в этом воздухе из каждых четырех детей один умирает до года»[284].

Сергей Есенин был вегетарианцем в ранней молодости, то есть очевидно, что подобный аспект отношения к животным волновал его. Чикагские бойни тоже не прошли мимо его внимания во время заграничного путешествия: «Лучше всего, что я видел в этом мире, это все-таки Москва. В чикагские «сто тысяч улиц» можно загонять только свиней. На то там, вероятно, и лучшая бойня в мире. О себе скажу (хотя ты все думаешь, что я говорю для потомства), что я впрямь не знаю, как быть и чем жить теперь. Раньше подогревало то при всех российских лишениях, что вот, мол, «заграница», а теперь, как увидел, молю Бога не умереть душой…»[285]

Глава 9

«Мы теперь уходим понемногу…»

Посмертная судьба Есенина и Маяковского

Последние годы жизни как Есенина, так и Маяковского были наполнены «болью и обидами». Оба переживали личные драмы, бытовую неустроенность, отсутствие полноценной семьи. Есенин был подавлен сложными отношениями с Софьей Толстой, возможно, и полным разрывом с Галиной Бениславской. Маяковского глубоко ранили замужество Татьяны Яковлевой и нерешительность Вероники Полонской, которую он просил стать его женой. Оба поэта страдали от непонимания окружающих, зависти коллег и давления бюрократической системы. Многие мемуаристы отмечают, что Есенин, при всем своем авторском самолюбии, когда близкие хвалили его стихи, пытливо заглядывал в глаза и тревожно спрашивал: «Хорошо? Действительно – хорошо?» Однако в последние годы собратья по перу часто критиковали его. Так, Николай Клюев уверял Есенина, что после смерти его стихи забудут, его стихи будут читать только чувствительные девушки-курсистки. Сам Есенин, которого считали близким к попутчикам, нежели к пролетарским поэтам, с болью переживал, что он не нужен в своей стране, что ему предпочитают творчество Демьяна Бедного, что в родном Константинове его ни разу не попросили выступить с чтением стихов.

Тяжелым ударом для Маяковского было непризнание его заслуг в среде высшего партийного руководства. Он совершил отчаянный поступок, бросив РЕФ, чего ему не могли простить ближайшие друзья, и вступил в РАПП, но это не помогло. В последние годы Маяковского постоянно упрекали в излишней сложности, в том, что рабочий класс не понимает его стихов; стало модно бравировать непониманием Маяковского. Кроме того, Маяковский был удручен провалом пьесы «Баня», Есенин – отрицательными отзывами о поэме «Анна Снегина». Оба поэта были перенапряжены творческой работой: Маяковский – организацией выставки «20 лет работы», постановками «Бани» и «Москва горит», поэмой «Во весь голос»; Есенин – работой над поэмой «Черный человек».

«Черный человек» оказался предсмертным произведением поэта, законченным всего за месяц до смерти, хотя работать над поэмой он начал еще во время заграничного путешествия. В поэме «Черный человек» исследователь Н. И. Шубникова-Гусева видела полемику с Маяковским. Николай Асеев, слышавший поэму в авторском чтении, почувствовал в ней родство, возможно, диалог с Маяковским. «Я похвалил его поэму, указав тут же, что по основному тону, по технической свежести, по интонациям она ближе к нам, в особенности к Маяковскому. Он привстал, оживился еще более, разблестелся глазами, тронул рукою волосы. Заговорил о своем хорошем чувстве к нам, хотел повстречаться с Маяковским»[286].

«Черный человек» представляет собой описание двух ночей лирического героя, мучимого бессонницей и душевной болью. С первых же строк поэмы чувствуется присутствие нечистой силы, злого начала, ассоциацию с которой привносит свист ветра: «То ли ветер свистит / Над пустым и безлюдным полем…». Описание физического состояния лирического героя в момент прихода Черного человека заставляет читателя почувствовать невозможность существования, непереносимость:

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь[287].

Черный человек, напоминающий беса, который, согласно христианской традиции, записывает за человеком все его плохие поступки, читает лирическому герою всю его жизнь, оказавшуюся жизнью «прохвоста и забулдыги», убеждает его, что он «жулик и вор», обокравший сам себя, бесцельно потративший драгоценные минуты жизни. Подобно герою Маяковского в поэме «Про это», где поэт встречает своего двойника, лирический герой Есенина сталкивается со своим прошлым, он видит самого себя в разном возрасте в разные периоды жизни. Черный человек объявляет, что «человек тот» был поэт, и перечисляет все те нравственные муки, на которые ему пришлось пойти ради успеха:

«Счастье, – говорил он, —

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым —

Самое высшее в мире искусство»[288].

Есенин акцентирует искусительную природу искусства, пишет о власти творчества над душой творца, о страшном одиночестве творческого человека (мотив одиночества в поэме силен: «Я один у окошка, / Ни гостя, ни друга не жду», «я один…»), всю душу отдавшего искусству и оставшегося один на один со своей духовной опустошенностью. Во многом поэма «Черный человек» – это, пользуясь словами Марины Цветаевой, «искусство при свете совести». Как она пишет в одноименной работе: «Искусство – искус, может быть самый последний, самый тонкий, самый неодолимый соблазн земли…»[289].

В поэме присутствуют отсылки