Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

И, не оглядываясь, сгорбясь, он пошел дальше своим путем.

Как ни мал был городок, как ни мало осталось в нем жителей, но никогда не пустовала немецкая тюрьма, и все росли безымянные могилы-траншеи за Рубцовым холмом.

А старика Чернова не трогали. Он жил в добровольном заключении, почти никуда не выходя из своего домика. Лишь иногда выбирался он на обнищавший грязный рынок с чашкой повидла и менял свой товар на хлеб, на муку, а то и на жмых.

Но однажды в полдень пришел полицай и сказал, чтобы старик собирался к коменданту.

«Значит, узнали, что я склад поджег, – спокойно подумал старик. – Теперь все…»

И он пошел за полицаем, уверенный, что не вернется домой. Но потом он заметил, что полицай не конвоирует его, а сопровождает: не подгоняет, приноравливается к его шагу и даже на «вы» обращается.

Они шли по пустынным, печальным улицам. Третьего дня выпал снег, подморозило. На фоне снега дома казались темнее, ниже. Все точно вросло в землю. Городок красотой никогда не отличался, но была в нем прежде какая-то уютность. Теперь весь уют отлетел, серое запустение сошло на Красноборск.

Немецкая комендатура помещалась в клубе кожзавода – туда и пришел старик Чернов со своим провожатым. Полицай ввел его прямо к коменданту, в бывший кабинет завклубом.

Комендант Оскар Дитлофф сидел в кресле за большим письменным столом. Ладно сшитый мундир на старческом сухощавом теле, белое, неморщинистое лицо, пенсне и внимательный, неторопливый взгляд делали его чем-то похожим на военного врача. За маленьким столиком справа от коменданта сидел Кринков. Сидел он на самом кончике стула – из почтительности.

– Господин Чернов, если не ошибаюсь? – металлически четко выговаривая слова, произнес комендант и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Меня несколько удивляет, почему вы до сих пор не явились в комендатуру. Нам все известно о вас.

Наступила пауза. «Сейчас схватят, в тюрьму отведут – тут уж никакого адвоката не будет», – подумал Чернов.

– Нам все известно о вас, – повторил комендант, – и мы умеем отделять… как это говорится? – обратился он к Кринкову.

– Овец от козлиц, господин комендант, – привстав, почтительно подсказал Кринков.

– Мы умеем отделять овец от козлиц, господин Чернов. Нам известен ваш достойный поступок с вашим блюдным сыном. Вы изгнали блюдного сына за его комсомольские взгляды.

– Я не гнал, сам он ушел, – молвил старик.

Кринков сделал старику страшные глаза и испуганно замотал головой: не возражай, мол.

– Не будьте излишне скромны, господин Чернов, – возразил комендант. – Ведь вы не в кабинете советского следователя, забудьте свой страх. Мы ценим вашу любовь к порядку и законности. Мы умеем карать преступников и милова́ть верных нам людей. Да, милова́ть! – торжественно подтвердил комендант, делая ударение на последнем слоге. – И вас мы хотим милова́ть. Нам нужны исполнительные люди. Я предлагаю вам принять участие в наведении порядка. Нам нужен порядок и порядок!

Комендант долго распространялся о необходимости порядка, а затем предложил Чернову стать полицаем. Тот покачал головой.

– Не могу никак. Стар я, чтобы этакое…

Кринков заегозил на стуле, зашипел на Чернова: «Не дерзите старшим!» Но комендант понял отказ старика по-своему.

– О, я понимаю вас. Ваш возраст велик. Но вам не потребуется мускулатуры, вы будете выполнять особые функции.

– Не могу, не тот мой возраст, – ответил старик, глядя в пол.

– Однако у вас плохой характер, господин Чернов! – уже иным тоном произнес комендант. – Хорошо, идите домой!

– Так можно идти?

– Идите, – повторил комендант. – О, я вас понимаю, господин Чернов! Я понимаю вашу азиатскую логику. Вы хитры, вы спекулируете своей хорошей репутацией, вы хотите сразу получить высокий чин. Вы секретно завидуете господину Кринкову, который стал бургомистром! О, я все знаю. Вы отсиживаетесь в своем доме и ждете, когда мы преподнесем вам… что преподнесем?

– Ключи на блюде, господин комендант, – подсказал Кринков.

– Но мы не поднесем вам ключи на блюде, вы должны сами заслужить ключи! Выполняйте функции – и тогда вы пойдете вверх по лестнице и получите хороший чин. Идите и обдумайте эти слова!

Чернов вернулся домой. Его больше не трогали: было ясно, что о поджоге склада немцы ничего не знали. В городке-то, конечно, догадывались, чьих это рук дело, да не выдавали. Мало, мало было в городке предателей, если даже старика Чернова звали немцы к себе на подмогу.

Наступила зима, морозная и многоснежная. Красноборск врос в снега. Городок мерз, голодал, пустел. Росло кладбище. Уже тесно стало крестам в кладбищенской роще, уже пришлось разобрать ограду, и нестройной толпой вышли кресты в голое, бесприютное поле, где свистел ветер, наметая снег на могилы.

Но росло и другое кладбище, без крестов, без надгробных холмиков, кладбище за Рубцовым холмом, где немцы зарывали замученных и повешенных.

И все же люди не сдавались: то кто-то срывал со стен немецкие приказы, то где-нибудь на темной улице на зимнем рассвете находили труп немецкого солдата. И все опаснее становились для врагов дороги района, все ненавистнее становились им сосновые леса, что окружали городок и тянулись далеко на восток. Уже два гарнизона в дальних деревнях были уничтожены партизанами.

Сутяга жил тяжело. Давно перетаскал он на городскую толкучку в обмен на хлеб свои пожитки, давно променял на муку отрез сукна, что когда-то преподнесли ему на Первое мая. Но бутыль старинного вина он не трогал. Ему верилось, что пройдет беда, что вернется сын и на его свадьбе разопьют они это вино.

Несколько раз навещал его Кринков, всегда полупьяный, – последнее время стал он пить. Важно распахнув меховую шубу, обращаясь к старику уже не на «вы», а на «ты», толковал он о том, что после войны заведет свою аптеку. Иногда он начинал ругать местных жителей: все чего-то ждут, глядят исподлобья. Звал он Чернова на немецкую службу, обещал быстрое повышение. Потом жаловался на полицаев – таких же изменников, как и он, корил их за глупость, за неисполнительность, а главное – за то, что все ему завидуют, подкапываются под него. Старику Чернову ясно было, что Кринков – человек конченый, а ходит он к нему потому, что больше словом не с кем перемолвиться. Слушая бургомистра, Чернов молчал и глядел в пол, а тот говорил, говорил, выворачивал свою душонку.

Но однажды пришел он пьянее, чем в прошлые разы, был угрюм. Под страшным секретом сообщил он старику, что немцы под Москвой потерпели поражение, а партизаны стали все чаще нападать на гарнизоны. Он посоветовал Чернову не медлить с поступлением на немецкую службу: немецкое начальство сейчас