Читать книгу - "«Практический работник» Георгий Маленков - Андрей Константинович Сорокин"

174 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 645. Л. 172.

175 Там же. Д. 627. Л. 55–67.

176 РГАНИ. Ф. 3. Оп. 46. Д. 28. Л. 134.

177 РГАСПИ. Ф. 83. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.

178 Там же. Л. 8.

179 Там же. Л. 9—10.

180 Маленков Г.М. О задачах партийных организаций в области промышленности и транспорта: Доклад на XVIII Всесоюзной конференции ВКП(б) 15 февраля 1941 года. М., 1941. С. 29–30.

181 Там же. С. 39.

182 Там же.

183 Там же. С. 28–29.

184 Там же. С. 24.

185 Там же. С. 32–33.

186 Там же. С. 34.

187 Там же. С. 39.

188 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1272. Л. 193.

189 Там же. Д. 1314. Л. 152.

190 Там же. Д. 12204. Л. 106–107.

191 1941 год: Документы: В 2 кн. М., 1998. Кн. 1. С. 776–780.

192 РГАНИ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 415. Л. 50–52.

193 1941 год. Кн. 1. С. 413–414.

Глава 2

«Боевой соратник великого Сталина». июнь 1941 – июнь 1945

«В целях быстрой мобилизации и организации всех сил»

На рассвете 22 июня 1941 года вторжением вермахта в Советский Союз начнется Великая Отечественная война. Записи в дневнике дежурных секретарей Сталина свидетельствуют о высокой интенсивности работы вождя и его окружения в первые часы и дни войны1. В ночь с 21 на 22 июня Сталин заканчивает прием поздно вечером. В 23:00 его кабинет покидает Берия. Сталин еще два часа занимается разными делами, около часу ночи уезжает на дачу в Кунцево (так называемая Ближняя дача) и ложится спать. О вторжении он узнает в 3:15 утра от Г.К. Жукова, который позвонит на Ближнюю по приказу наркома обороны Тимошенко. В 5:45 в кремлевский кабинет Сталина входят первые посетители – Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис, Жуков. В 7:30 войдет Маленков и покинет кабинет в 9:20 вместе с Берией. Вероятно, именно во время этого «захода» Г.М. Маленков вместе с наркомом обороны маршалом С.К. Тимошенко и начальником Генштаба генералом армии Г.К. Жуковым и подписал знаменитую директиву № 2. Директива, датированная «7 часов 15 минут 22 июня 1941 г.», была направлена военным советам ряда военных округов. В ней сообщалось о «неслыханном по наглости нападении со стороны Германии на Советский Союз», а также был отдан приказ «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу»2.

Директива наркома обороны СССР № 2 военным советам военных округов о нападении фашистской Германии на СССР и об уничтожении противника. 22 июня 1941, 7 часов 15 минут

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 479. Л. 2]

Из журнала регистрации посетителей кабинета И.В. Сталина в Кремле. 22 июня 1941

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 413. Л. 49 об.]

Подпись Маленкова под подобной директивой вызывает определенное недоумение и сегодня. Да, он, член Главного военного совета, секретарь ЦК ВКП(б), но явно не та фигура в иерархии гражданских властей, которая должна была подписать директиву о фактическом вступлении в войну. Объяснение этого феномена, вероятно, кроется в хорошо известной историкам установке Сталина – не поддаваться на провокации, чтобы не дать командованию вермахта повод начать военные действия. Ожидая подобной провокации, Сталин со стороны государственной власти подставил фигуру, подпись которой под таким документом можно было в любой момент дезавуировать решением высших должностных лиц страны. Именно уверенность Сталина, что вермахт может попытаться спровоцировать начало военных действий без санкции Гитлера, отражена в предшествующей так называемой директиве № 1 от 21 июня. Директива, направленная накануне вторжения командованию войск 3-й, 4-й и 10-й армий Западного военного округа, предупреждала о возможном внезапном нападении 22–23 июня, которое «может начаться с провокационных действий», ставила задачей «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения»3. Передача этой директивы в округа, по воспоминаниям Жукова, будет закончена в 00:30 минут уже 22 июня.

Сутки после сообщения о вторжении вермахта в кабинете Сталина будет продолжаться мозговой штурм. Последними под утро 23 июня в 5:20—6:25 кабинет покинули нарком обороны С.К. Тимошенко, 1-й заместитель начальника Генерального штаба по оперативным вопросам Н.Ф. Ватутин, нарком военно-морского флота Н.Г. Кузнецов, нарком путей сообщения и член Политбюро Л.М. Каганович, начальник Главного управления Военно-воздушных сил РККА П.Ф. Жигарев. Сталин уезжает отдыхать на Ближнюю. Перерыв продолжается до вечера. Через 12 часов – в 18:45 – в кремлевский кабинет вождя первым заходит Жигарев. С высокой интенсивностью Сталин работает всю первую неделю войны.

В.М. Молотов. 1940-е

[РГАСПИ]

Дальнейшее нам известно по воспоминаниям – их нам оставили Микоян, Молотов, Хрущев и другие участники этих событий. Хрущев, впрочем, позволил себе говорить о событиях, в которых он сам непосредственного участия не принимал. Занимая тогда пост первого секретаря ЦК компартии Украины, он в это время находился в Киеве. Однако в 1956-м с трибуны XX съезда он говорил «о полной деморализации» Сталина, который «струсил, испугался» в первые дни войны, свидетелем чего он быть не мог по определению. С Хрущева и начинается не слишком содержательная полемика о роли Сталина в войне. Именно Хрущев в том же докладе заявил, что «и если разгромлен враг, то это не в результате гениального руководства», «…враг разгромлен был в результате сплочения партии и невероятного количества жертв».

По воспоминаниям Микояна, кризис наступил через неделю после вторжения вермахта на территорию СССР. 28 июня (Микоян, ошибаясь, пишет о 29-м) на очередное совещание у Сталина собрались Молотов, Маленков, Микоян, Берия. Сталин, встревоженный потерей Минска и окружением группы соединений Западного фронта, позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот, по словам Микояна, «ничего путного» сообщить не смог. По предложению Хозяина, все собравшиеся поехали в наркомат, где застали Тимошенко, Жукова и Ватутина. Около получаса, по воспоминаниям Микояна, проговорили спокойно. Потом Сталин взорвался: «Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?» Жуков «буквально разрыдался и выбежал в другую комнату». «Сталин был очень удручен, – пишет Микоян. – Когда вышли