Читать книгу - "Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин"

широкими вопросами, самая постановка которых уже рисовала его гуманную натуру и объясняла его влияние на слушателей. Вот, например, несколько таких вопросов: I. Каким образом люди могут прожить счастливо, несмотря на зависимость свою от разных причин, не подчиняющихся их воле, будут ли они при этом жить в уединении или же среди всемирного общества, которое природа образовала, чтобы дать каждому возможность наслаждаться высшим счастьем, помогая друг другу в их взаимной нужде? II. Каковы права и обязанности относительно других у разных народов? III. Какие следует предписывать законы, чтобы делать народ счастливым и регулировать отношения граждан не только друг к другу, но и к иностранцам…» Несомненно, мудрый профессор глубоко и плодотворно повлиял на восприимчивую и мягкую натуру Николая Петровича Румянцева (Долгов С.О. Памяти графа Н.П. Румянцева. М., 1897. С. 15).

В ходе университетских лекций совершенствовались знания, полученные от чтения книг Дидро, Вольтера, Монтескьё, от общения с великим князем Павлом, Екатериной II и приближенными императорского двора.

«В конце сентября 1775 года, по свидетельству биографа П. Майкова, граф Николай Румянцев с братом заехали на короткое время в Париж, чтобы вместе с Гриммом, оставившим их в Лейдене одних, совершить совместное путешествие по Италии» (РБС. Т. 15. СПб., 1910. С. 494).

Барон Гримм, хорошо знакомый с дворцовой жизнью Парижа, с герцогом Орлеанским и другими знатными людьми, ввел братьев Румянцевых в круг своих знакомых.

Братья Румянцевы были приняты известным политиком Жаком Неккером, который в присутствии своих коллег спросил Николая Румянцева о «греческом проекте» Екатерины II. Николай Петрович поразил собравшихся умным и дипломатичным ответом:

– Нет, господин Неккер, мои слабые познания в этом сложном дипломатическом мире не дадут вам полноценного ответа, но Россия и без того так огромна, что о приобретении новых земель наша всемилостивейшая императрица и не помышляет, об этом нет и речи. Это просто перемена политических интересов, вы хорошо знаете, что Петр Великий занимался благоустройством «северных земель», воевал со Швецией, а сейчас интересы императорской власти переместились на юг, отсюда и название – греческий проект, но речь идет не о завоевании Константинополя и других земель, только горячие царедворцы иногда заговаривают об этом, но это их личное мнение, которое императрица не одобряет и не поддерживает.

Собравшиеся были поражены проницательностью Николая Румянцева.

При этом присутствовала воспитательница короля Франции Людовика XVI Стефания Жанлис, которая в последующем, став писательницей, в романе «Рыцари Лебедя» описала братьев Румянцевых в образах прославленных рыцарей Оливьера и Изамбарда: «…Среди храбрых рыцарей, цветом юношества, украшением и славою Двора Карла Великого, особенно отличались два молодые рыцаря, прославившие себя подвигами, оба прелестные и соединенные вечным союзом дружества. Они делили между собою удовольствия и неприятности, имели все общее, а девиз – с словами: слава и дружба. На серебряных щитах их изображен был белый плывущий по морю лебедь с подписью: верность и искренность. Почему дамы и придворные называли их рыцарями Лебедя. Изам-бард и Оливьер (так назывались два верные друга сии) были особенно уважаемы и любимы императором…» (Жанлис С. Рыцари Лебедя, или Двор Карла Великого. М., 1821. С. 6—10). Похоже, Стефания де Жанлис влюбилась в Николая Румянцева.

Но визит братьев Румянцевых в Париж был кратковременным. Позже, работая над романом, Стефания де Жанлис, узнав об увлечении Николая Румянцева великой княгиней Марией Федоровной, описала и эту неожиданную и внезапную любовь Оливьера к принцессе: «Весь двор с нетерпением дожидался дочери Вишикинда… Громкая слава о красоте ее, подвиги отца, дикие нравы жителей ее родины, – все это усиливало любопытство, и каждый желал видеть ее. Но какие со мною происходили странности, этого нельзя объяснить тебе!.. Я не мог слышать ее имени без содрогания, ибо когда, бывало, заговорят о ней, то в душе моей возбуждалось какое-то непостижимое, мрачное чувствование, но я считал его следствием разговора с императором: ибо оный подействовал так сильно на мое воображение и сердце, что я никогда не забуду его… Я спешу к ней, вхожу в залу и вижу там много вместе стоящих прекрасных женщин. Вишикинд выходит из среды их, берет меня за руку и подводит к ним. Вдруг заметил я одну в иностранном платье… и все сердце мое затрепетало при сем зрелище… я не мог видеть лица ее, ибо она стояла ко мне спиною, а видел только прелестный стан и два длинных локона черных волос. Каждый шаг увеличивал мое смущение – но, друг мой! Что со мною было, когда она оборотилась?.. Ах, друг мой! Ах, друг мой, поздно уже было скрывать от тебя, что я любил со всем жаром чувствительного юноши, и мог быть любимым… Ее лицо, гораздо более прелестное по выразительности, нежели по красоте, это лицо объяснило мне все, судьба моя решилась навеки. Но ее участь?.. Ах, как дерзал я питать в груди своей преступное желание ей нравиться и пленить ее сердце, когда рука ее была уже обещана!.. Смел ли я нарушить спокойствие жизни ее и как мог дерзнуть огорчить невинность, простосердечие, чувствительность и сделать виновником всех ее несчастий!.. Нет, нет! Сказал я сам себе, хотя и могу быть безрассудным, но обольстителем никогда… Ах! Пусть судьба играет мною, как хочет, лишь бы она была счастлива!» (Там же. С. 144–149).

Но это только первые надрывы в душе великого рыцаря Оливьера, пытавшегося помочь прославленному герою древности Роланду, погибшему в бою. И сколько было их потом, после этого мучительного признания в любви к принцессе, дочери Вишикинда. Карл Великий по-своему решил проблему. Его дочь Эмма любит Оливьера, и потому ее руку он предлагает Оливьеру, но Оливьер любит дочь Вишикинда, которая тоже призналась ему в любви, но она уже обещана Альбиону.

Т.А. Соловьева, впервые рассказавшая эту историю, сообщила, что Стефания де Жанлис в разные годы их жизни написала Николаю Румянцеву пятнадцать писем, дважды бывала в России, но ее любовь осталась неразделенной (Соловьева Т.А. Классический «треугольник» (Страницы личной жизни Н.П. Румянцева) // Рукописное наследие деятелей отечественной культуры XVIII – ХХI вв. СПб., 2007. С. 34–36).

Вскоре барон Гримм получил письмо от Вольтера, узнавшего, что Сергей Румянцев пишет стихи, и пожелавшего повидать сыновей великого фельдмаршала.

Из Парижа в Женеву путь оказался недалеким. Больной Вольтер принял их в постели, послушал стихи Сергея Румянцева, предсказал Сергею Румянцеву как поэту творческий успех, высказал комплименты императрице и фельдмаршалу Румянцеву и распрощался.

Мимолетная встреча с Вольтером удивила братьев, но барон Гримм объяснил, что дни Вольтера сочтены, он плохо себя чувствует и принял их как победителей турок, как сыновей великого полководца