Читать книгу - "Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума"

тех пор рассказ о героизме Керстена кочевал по всем книгам и статьям, историки пели ему дифирамбы, как, например, знаменитый британский исследователь Третьего рейха Хью Тревор-Ропер. Потом, в 1972 году, после исчерпывающего расследования, Лу де Йонг нашел в рассказе массу лакун. Документальных свидетельств о плане депортации голландцев не существует. В послевоенных записях Керстена множество ошибок, касающихся мест и дат. Даже Брандт, стремившийся поддержать массажиста, не мог вспомнить, что за секретный документ он якобы показывал ему в 1941 году. Как бы то ни было, весьма маловероятно, что о таком кошмаре с транспортировкой действительно могли размышлять всерьез, как раз когда Германия готовилась к масштабному вторжению в Советский Союз. Рассказ Керстена, возможно, строился на других планах, которые обсуждались в разные периоды: о переселении части голландских фермеров на территорию Украины или об угрозе Артура Зейсс-Инкварта после февральской забастовки в 1941 году принять «жесткие меры» против участников голландского Сопротивления.

Де Йонг признавал, что Керстен действительно мог оказывать кому-то услуги, пользуясь страданиями Гиммлера. Он мог уговорить Гиммлера отменить смертные приговоры обвиненному в шпионаже голландскому генералу и дочери голландского промышленника за участие в Сопротивлении. Но вывод де Йонга о том, спас ли Керстен голландский народ в 1941 году, предельно однозначен и лаконичен: свой рассказ массажист выдумал от начала до конца. Это просто одна из его баек.

Глава шестая. Прекрасные истории

1. Синкё

В первый год существования новой республики Маньчжоу-го, в 1932-м, Ёсико Кавасима все наслаждалась светской жизнью в дансингах и кабаре Шанхая, соря деньгами направо и налево и старательно создавая свою легенду. Некоторые из ее выдуманных от начала до конца историй (о ее героических подвигах летчицы-аса, о том, что она якобы последняя дочь китайского императора, о том, что она пережила клиническую смерть после пулевого ранения во время боев в Шанхае) попали в книгу доверчивой американки – любительницы восточной экзотики Уиллы Лу Вудз, студентки по обмену из города Уэнатчи, штат Вашингтон. Эта книга баек называлась «Принцесса Цзинь, „восточная Жанна д'Арк“»[68].

Домашняя жизнь Ёсико была непростой, и напряжение в ней только росло. Она поддерживала садомазохистские отношения с Рюкити Танакой, японским офицером, который платил ей за шпионаж и сексуальные услуги. Без него мотовству Ёсико немедленно пришел бы конец. В то же время ее компаньонкой и универсальной прислугой была молодая японка по имени Тидзуко. Ёсико называла ее «моей прекрасной женой». В биографической книге Филлис Бирнбаум есть фотография, где запечатлен визит Ёсико к приемному отцу в Японии. У нее короткая стрижка. Слева скромно сидит похожая на птицу Тидзуко, почти дитя, в китайском шелковом цветастом одеянии.

©The Asahi Shimbun/Getty Images

Сотрудничая с Танакой, Ёсико приносила японским военным в Шанхае пользу, но при этом и доставляла им неприятности. Ее ссоры с Танакой часто оборачивались насилием. После ее словесных нападок он часто чувствовал себя униженным. Как минимум однажды Танака приказал убить ее, а потом рыдал в раскаянии, стоя перед ней на коленях, и слезы стекали по его пухлым щекам. Ёсико распускала не всегда безобидные сплетни: особенно вывело из себя Танаку, когда их связь с принцессой во всех похабных деталях попала на страницы «Красавицы в мужском костюме», ее художественной биографии, написанной Сёфу Мурамацу.

Ёсико настроила своих друзей в императорском флоте Японии против Танаки. Соперничество между японскими вооруженными силами могло быть смертельно опасно. Важную роль тут играли легенды «бидан», что буквально означало прекрасные сказки о героических подвигах. Солдаты воспринимали их всерьез. Можно сказать, эти истории были частью их коллективной идентичности. Одному контр-адмиралу Ёсико рассказала, что Танака принижал роль флота в Шанхайском инциденте в январе 1932 года, хотя флот обстреливал город после того, как Ёсико якобы разожгла китайский мятеж. Флот особенно гордился прекрасной историей о трех отважных морских офицерах-смертниках, которые погибли в нападении на китайских неприятелей, подорвавшись на бомбе. После доблестной гибели их официально возвели в ранг «божественных воинов». Ёсико рассказала своему другу из ВМФ, что Танака высмеял этот «бидан», а взрыв назвал глупым несчастным случаем. Контр-адмирала это так разъярило, что он приказал своим людям убить Танаку. Жизнь тому спасли лишь покаянные извинения.

Пребывание Ёсико в Шанхае явно стало невозможным. Летом 1932 года японские военные власти отправили ее в Маньчжоу-го, где она была бы куда полезнее и вряд ли попала бы в неприятности. Руководство Квантунской армии решило, что Ёсико стоит назначить главной придворной дамой во дворце Пу И в изгнании, где последний китайский император возмущался тем, что японцы до сих пор не присвоили ему императорский титул, и ему приходилось довольствоваться положением верховного правителя республики Маньчжоу-го. К вящему его недовольству, к нему подобало обращаться не «ваше императорское величество», а «ваше превосходительство». На новой должности Ёсико не продержалась и месяца. Ваньжун (Элизабет) была счастлива встрече со старой подругой, которую Пу И не выносил. В Шанхай, однако, Ёсико не вернулась. Зато ее собственный «бидан» стал частью прекрасной истории Маньчжоу-го.

В Маньчжоу-го, простиравшемся от границ с Россией на севере до Корейского полуострова на юге, с ожиданиями расходилось почти все. Это была фальшивая республика, основанная в марте 1932 года, и фальшивая империя, основанная спустя два года с пышной и одновременно пошлой коронацией Пу И императором. Маньчжоу-го было не независимым государством и не империей, а японской колонией. Китайцы до сих пор называют ее wei Manzhou, фальшивая Маньчжурия. Управлял ею не император со своими маньчжурскими придворными, часть которых прислуживала ему, еще когда он был мальчиком-императором в Пекине, не китайцы с высокопарными титулами, входившие в состав государственного совета, а японские «вице-министры» и офицеры японской Квантунской армии. Императорский дворец был вовсе не дворцом, а бывшей конторой по сбору соляного налога. Национальный флаг Маньчжоу-го был желтый с черными, белыми, красными и синими полосами, означающими «пять рас» – маньчжуров (желтый), монголов (белый), китайцев (синий), японцев (красный) и корейцев (черный), – сосуществовавших в идеальной гармонии и равенстве.

Ни идеальной гармонии, ни намека на равенство здесь не было и в помине. Японцы, как азиатская Herrenvolk[69], вели себя покровительственно по отношению к небольшому количеству маньчжуров, монголов и корейцев и гораздо большему числу китайцев. Маньчжоу-го, несмотря на отдельные элементы поразительной современности – помимо прочих технологических достижений, здесь пустили самый скорый экспресс в Азии и создали лучшую, современнейшую киностудию, – отличалась суровыми порядками: местные рабочие, едва ли не рабы, добывали уголь, железо и другое сырье