Читать книгу - "Против зерна: глубинная история древнейших государств - Джеймс С. Скотт"

собираться в несколько разное время. Вполне привычной практикой земледельцев, стремившихся уйти от налогов, был тайный сбор части урожая до того, как зерно полностью созреет. При любой возможности архаические государства прилагали массу усилий, чтобы установить жесткие сроки высадки культур для каждого района. Что касается орошаемого риса, то все соседние поля затапливались примерно в одно и то же время, что задавало четкий график посадок (или пересадок), но рис – единственная культура, которая требует подобных условий.

Кроме того, зерновые культуры прекрасно подходят для перевозки навалом. Даже в архаичных условиях можно было с прибылью перевезти телегу зерна на большее расстояние, чем любой другой продовольственный товар. При наличии водного транспорта огромные объемы зерна можно было перевозить на значительные расстояния, расширяя тем самым сельскохозяйственную периферию, которую надеялось подчинить и обложить налогами любое древнее государство. Один документ эпохи Третьей династии Ура (конец III тысячелетия до н. э.) содержит сведения о том, что баржи перевезли половину всего урожая ячменя, собранного вокруг Ура, в царские зернохранилищ[117]. Еще раз подчеркну: сборщик налогов в первых государствах Месопотамии, а если уж на то пошло, то до начала XIX века, воспринимал сочетание аграрного государства с судоходной рекой или побережьем как благословение – брак, заключенный на небесах. Например, Рим выяснил, что перевозить зерно (обычно из Египта) и вино по Средиземному морю было намного дешевле, чем на повозках по суше, если расстояние превышало 100 миль[118].

Поскольку стоимость зерновых культур на единицу объема и веса выше, чем практически любого другого продукта, и они хорошо хранятся, злаки оказались идеальны для пропитания и налогообложения. Их можно было оставить в необработанном виде до тех пор, пока в них нет необходимости. Их было удобно распределять среди работников и рабов, взимать как дань, обеспечивать ими солдат и войска, компенсировать с их помощью нехватку продовольствия или голод, кормить город, оказавшийся в осаде. Сложно представить древние государства без зерна как основы их социально-экономической мощи.

Если зерно и, соответственно, поступление налогов заканчивалось, государственная власть начинала разрушаться. Могущество древнекитайских царств держалось только на пахотных землях в бассейнах Желтой реки и Янцзы. За пределами этого экологического и политического центра оседлого орошаемо-рисового земледелия жили ускользавшие от налогов кочевые скотоводы, охотники-собиратели и подсечно-огневые земледельцы. Их называли «дикими» варварами, которые «не были нанесены на карту». Территория Римской империи, невзирая на все ее имперские амбиции, не очень выдавалась за границы зоны зернового земледелия. Римское правление на севере Альп было сконцентрировано в зоне, которую археологи, опираясь на найденные на раскопках в Швейцарии артефакты, назвали латенской культурой, – здесь плотность населения была выше, сельское хозяйство более устойчиво, а города (оппидумы) больше; за пределами зоны начиналась ясторфская культура – малонаселенная территория скотоводства и подсечно-огневого земледелия[119].

Этот контраст – отрезвляющее напоминание, что большая часть мира и его населения находилась за границами древнейших зерновых государств, которые занимали очень небольшую экологическую нишу, которая благоприятствовала интенсивному земледелию. Вне досягаемости государств оставалось множество недоступных для их контроля хозяйственных практик, наиболее важными из которых были охота и собирательство, морская рыбалка и сбор моллюсков, садоводство, подсечно-огневое земледелие и специализированное скотоводство.

Для государственного сборщика налогов такие хозяйственные практики были фискально непригодны – они не возмещали расходы на свой контроль. Охотники и собиратели (на суше и на море) были столь рассеяны и мобильны, а их «урожаи» столь разнообразны и недолговечны, что отслеживать их, не говоря уже о налогообложении, было практически невозможно. Садоводы, которые прекрасно одомашнили корнеплоды и клубневые культуры задолго до того, как был посажен первый злак, могли припрятать небольшой надел земли в лесу и оставлять большую часть урожая в земле до тех пор, пока он им не понадобится. Подсечно-огневые земледельцы часто сажали зерновые, но на их полях росли десятки культур с разным периодом вызревания. Кроме того, подсечно-огневые земледельцы сменяли поля каждые несколько лет, а иногда и места проживания. Специализированное скотоводство как ответвление сельского хозяйства разочаровывает потенциального сборщика налогов по тем же причинам – рассеяние и мобильность. Османская империя, основанная скотоводами, сталкивалась с огромными трудностями, пытаясь получить налоги с пастухов. Чиновники пытались собирать налоги раз в году, когда пастухи находились на одном месте в период отела и стрижки овечьей шерсти, но и это оказалось сложно организовать. Руди Линднер, исследователь османского правления, пришел к следующему выводу:

османская мечта о рае оседлой жизни с предсказуемыми налоговыми сборами с мирных земледельцев не оставляла места кочевым скотоводам <…> Кочевники следили за малейшими изменениями климата, чтобы получить максимальный доступ к хорошим пастбищам и пресной воде, поэтому постоянно перемещались в пространстве[120].

Так или иначе, незерновые народы, т. е. большая часть населения мира, придерживались хозяйственных практик и моделей социальной организации, которые противостояли попыткам их налогообложения: территориальная мобильность и пространственное рассеяние, изменчивый размер групп и сообществ, разнообразные и легко скрываемые источники пропитания, крайне малое число пространственно фиксированных ресурсов. Но это не означает, что незерновые народы формировали замкнутые миры, – наоборот, как уже отмечалось ранее, между ними активно шла торговля, причем не по принуждению, а как добровольный коммерческий или бартерный обмен товарами между разными экологическими зонами к их взаимной выгоде. Однако народы, которые придерживались особых хозяйственных практик, часто воспринимались как особый тип людей, несмотря на торговое партнерство с ними. Например, римляне считали главной чертой варваров то, что они употребляли в пищу молочные продукты и мясо, а не зерно. Для жителей Месопотамии аморреи были «варварами» за гранью понимания, потому что якобы «не знали зерна <…> ели сырое мясо и не хоронили мертвых»[121].

Разные хозяйственные практики, описанные выше, не следует воспринимать как автономные и непроницаемые. Сообщества могли менять свой жизненный уклад и действительно неоднократно меняли его, часто придумывали столь сложные сочетания практик, что они не поддаются однозначной категоризации. Не следует забывать и о том, что выбор хозяйственного уклада часто был политическим – диктовался позиционированием по отношению к государству.

Стены создают государства: защита и ограничение свободы

К середине III тысячелетия до н. э. большинство городов на аллювиальных равнинах Месопотамии было обнесено стенами. Впервые в истории государство обрело оборонительный панцирь. И хотя размеры обнесенной стенами территории обычно были скромными (в среднем от 10 до 33 гектаров), возведение и поддержание такого оборонительного периметра были трудоемкой задачей, даже если он строился постепенно, частями. Само по себе наличие стены говорит о том, что она защищает нечто ценное или укрывает его от внешних посягательств. Наличие стен – верный признак оседлого земледелия и хранения