Читать книгу - "Служу по России - Савва Васильевич Ямщиков"

ему взять в свои руки Музей-усадьбу Толстых в Ясной Поляне – тогда она находилась в ужасном состоянии. Сегодня молодой Толстой восстановил конюшни, отремонтировал подъездные дороги, продумал, каким образом ненавязчиво заставить туристов потратить там деньги, возродил местные народные промыслы. Он хозяин, заботливый хозяин, поэтому Ясная Поляна сейчас вновь стала центром духовной мысли.

Единожды солгав

Свобода слова, о которой мы все мечтали и которой упивались на кухонных посиделках в так называемую тоталитарную эпоху, обрушилась на Россию стихийно и нежданно, будто майский снег на расцветшие фруктовые сады. И сразу стало ясно, что сама по себе свобода эта отнюдь не самодостаточна, а скорее вредна и опасна, если ею пользоваться не во благо народное, а ради сиюминутной корысти новых хозяев жизни, присвоивших себе право на такую свободу. Вспомните, например, газеты, журналы и телеканалы конца 80–90-х годов, превратившиеся в мутную клоаку либеральной вседозволенности и беззастенчивой лжи, вместо того чтобы обеспечить объективное освещение происходящего в стране. Какие ушаты грязи выливали сорвавшийся с цепи коротичевский «Огонек» и яковлевские «Московские новости» на тех, кто шел не в ногу с «демократами», самозабвенно проклинавшими сталинский и брежневский режимы и возводившими почетные пьедесталы верным детям и внукам ленинско-троцкистской гвардии. Сколько дифирамбов Бухарину, Тухачевскому, Якиру, Литвинову и другим разрушителям России было пропето слугами партийной верхушки, занимавшими главные места у номенклатурной кормушки. С какой щенячьей радостью перекрасившиеся журналы публиковали казавшиеся сенсационными, а на самом деле давно отшлакованные архивные документы о «героях», уничтоживших мировую и отечественную литературную и художественную классику, превративших подлинную культуру в экспериментальный суррогат, столь близкий и дорогой «комиссарам в пыльных шлемах» и «детям Арбата». Закрывали глаза борзописцы на тот факт, что родители этих детишек заняли дома, принадлежавшие ранее истинным арбатским старожилам, уничтоженным красным колесом революции. Возмездие, обрушившееся на их отнюдь не невинные головы со стороны бывшего подельника, превратившегося в тирана, стало законной платой за физическое уничтожение миллионов русских крестьян, лучших представителей отечественной интеллигенции, за пастырей православия, живыми закопанных в землю или сосланных на верную погибель на окраины бывшей империи. Вот их-то и славили писатели, режиссеры, актеры и публицисты, поспешившие поменять партбилеты на иностранную валюту.

Наводнившая книжные прилавки литература подменила свободу слова неприкрытой ложью, дешевизной формы, смакованием запретных тем и растлением подрастающего поколения. Особенно неприятно повели себя авторы мемуарного жанра, поспешившие, по меткому выражению Валентина Распутина, «вывалить чрева на всеобщее обозрение». Бог с ними, вралями и нарциссами. Исписанная бумага, как говорится, две копейки пуд. Но когда, ублажая себя любимых, они возводят напраслину на людей высоко духовных, сумевших и при большевистском режиме остаться нравственными ориентирами, невольно хочется одернуть клеветников, порочащих подвижников, ушедших из жизни, а потому сраму не имущих.

Три года назад, приступая к работе над книгой «Архимандрит Алипий. Человек, художник, воин, игумен», я обратился к людям, имевшим счастье общаться с прославленным настоятелем Псково-Печорского монастыря, с просьбой поделиться со мной своими воспоминаниями о батюшке. Вспомнились рассказы игумена о молодом ленинградце Мише Шемякине, которому он помогал, как и многим другим неофициальным художникам. Словом и делом благословил он начинающего мастера, покидавшего Родину не по своей воле. Архимандрит Алипий в наших с ним мимолетных беседах вспоминал и о других подпольных творцах, искавших у него поддержки и понимания. Передавая мне фотоальбомы их выставок, игумен говорил: «Кокаином от картинок этих попахивает, но моя обязанность каждому нуждающемуся поспешествовать». Оказалось у меня и гравированное Шемякиным изображение Богоматери с трогательной надписью: «Архимандриту Алипию. Отцу, Наместнику, Художнику и Человеку с большой буквы».

На мою просьбу Шемякин, тогда уже заокеанский маэстро, ответил согласием, за которым, однако, последовало двухлетнее молчание. Во время второго телефонного разговора, когда книга уже сдавалась в типографию, господин Шемякин озадачил меня вопросом: «Не будет ли издание церковно-сусальным?» Ответив собеседнику, что, в отличие от нынешних российских шемякинских кумиров типа незадачливого властелина северной столицы господина Собчака, жизнь и служение архимандрита Алипия исключает даже намек на какие-либо фривольности, я выслушал тираду о беспросветном пьянстве печорского игумена и о героическом поступке юного Шемякина, выловившего тонущего батюшку из бочки с солеными огурцами. Пораженный такими глюками, больше я к услугам гофмановского персонажа не обращался, ограничившись благородными и благодарными воспоминаниями тех художников, которым встречи с архимандритом Алипием помогли найти свою дорогу в жизни. А гравюру, давно исполненную Шемякиным во славу Богоматери и с поклоном дарованную благодетелю, поместил среди многочисленных иллюстраций недавно увидевшего свет издания.

Лишенный возможности приврать об игумене Алипии в серьезном издании, охочий до жареных интервью господин Шемякин использовал наиболее подходящую для таких целей многомиллионную «Экспресс-газету», где среди изобилия порнокартинок поплакался приехавшим к нему в американское имение собеседникам, как насильно спаивал его гуляка-наместник – «замечательный человек, у которого всякий вечер было офицерское застолье». Присвоив себе должность келейника, прислуживающего настоятелю, и не подумал горе-мемуарист, что тогда, в 1961 году, только начинал батюшка труднейшую работу по возрождению из руин Печорской обители, отдавая каждую минуту насущным заботам, встречая мощное сопротивление со стороны клевретов Хрущева, пообещавшего русским людям «показать последнего попа». Не учел маэстро, что назначил на ответственное место монаха Троице-Сергиевой лавры Алипия ее игумен Патриарх Алексий I. Ценил в нем Святейший глубокую веру, дар художника-реставратора, но никак не гуляку лихого и бражника. Советую господину Шемякину почитать недавно опубликованные в «Псковских хрониках» документы из архивов КГБ, полные доносов, обвиняющих архимандрита Алипия в борьбе с атеистическими установками и требующих заменить его более сговорчивым монахом. С какой радостью ухватились бы доносчики за алкогольную зависимость наместника и препроводили в ближайший вытрезвитель. Много лет провел я бок о бок с батюшкой, присутствовал на самых различных монастырских трапезах – от строгих постных до торжественных праздничных приемов. Келейник всегда наливал в рюмку архимандрита чай, имитирующий коньяк, которым угощались гости.

Болтливая исповедь господина Шемякина в «Экспресс-газете» – типичный образчик российской свободы слова. Справедливо возмущается он своими коллегами по творческому цеху – «дерьмовыми концептуалистами, обнажающимися на публике, лающими, выставляющими на швыдковских биеннале экскременты, а за такие «шедевры», как клетка с чучелом и рукописями, обгаживаемыми живыми курами, получающими золотые медали Академии художеств России, приватизированной ненасытным Зурабом Церетели». Живописны и зрелищны сценки совместного пьянства и мордобоев промеж Шемякиным и доморощенным революционером Лимоновым, твердо следующим по ленинскому пути. Герои веселых пассажей стоят один другого. Но постоянно тянет Шемякина постоять на одной доске с сильными мира сего. «Я Аникушину, академику мировой величины (!), прошлой зимой посылал из Америки дубленку, чтобы старик не замерзал. Единственное теплое пальто с него сняли на улице