Читать книгу - "Балканские мифы. От Волчьего пастыря и Златорога до Змея-Деспота и рыбы-миродержца - Наталья Георгиевна Осояну"

постоянно над ним насмехается. И тот действительно рассмеялся, когда Дуклян все же прибыл к ожидавшим его людям и святым. Как же не рассмеяться, когда царь демонов явился верхом на козле, задом наперед? Лучший в мире выдумщик обиделся и ушел. Пророк Илия послал ему вслед пчелу с наказом слушать внимательно, и та услышала, как Дуклян, раздраженно бормоча себе под нос, выболтал устройство мельницы от начала до конца. Когда она улетала, он ее заметил и крикнул вдогонку: «Пусть тот, кто тебя послал, ест твои извержения!» Когда об этом сообщили Господу, он сделал так, что пчелиные «извержения» стали приятны на вкус и полезны — таким образом, этот этиологический миф одновременно повествует о «дьявольском» происхождении меда и мельницы[123].

Еще один черногорский этиологический миф объясняет в деталях, каким образом неугомонный дьявол изобрел огнестрельное оружие, вызвавшее живой интерес у людей, которые попросили уступить им новинку. Дьявол долго сопротивлялся, якобы опасаясь, что из ружья застрелят его самого, но в конце концов уступил все более настойчивым просьбам и исчез. Как пишет Павел Ровинский, «найдя таким образом самое истребительное средство для человечества, которое оно неизбежно должно было употребить само против себя, дьявол удалился…»[124]

Другим мифологизированным римским императором стал Траян, чье слегка измененное имя — Троян — фигурирует в нескольких не связанных друг с другом сюжетах балканских сказок. Как и в предыдущем случае, кроме имени, в них нет абсолютно ничего общего с биографией реального Траяна. Один из этих сюжетов — балканская версия сказки о совершенно другом властителе.

Руины старинной водяной мельницы в окрестностях Подгорицы, Черногория.

Neil Bussey / Shutterstock

Эту историю обычно возводят к древнегреческому мифу о царе Мидасе, который, выступая судьей музыкального поединка между Паном и Апполоном — между дудочкой и кифарой, — отдал предпочтение первому. Надо отметить, этот поединок комментаторы мифа расценивают как еще одно отражение той самой вражды между культами Диониса и Аполлона, которая уже упоминалась в первой главе. Иными словами, царь выбрал не музыканта, чья игра ему больше понравилась, а сторону в серьезнейшем религиозном конфликте, за что Апполон своеобразно его наказал:

…И Делиец теперь не изволил,

Чтоб человеческий вид сохранили дурацкие уши:

Вытянул их в длину, наполнил белеющей шерстью,

Твердо стоять не велел и дал им способность движенья.

Прочее — как у людей. Лишь одной опорочен он частью.

Так был украшен Мидас ушами осла-тихохода[125].

Овидий «Метаморфозы»

Царь хотел скрыть свой позорный изъян, но не вышло из-за раба, который его брил и был посвящен в тайну: не в силах сдержать свой болтливый язык, но опасаясь за свою жизнь, раб вырыл яму на берегу реки и шепотом обо всем рассказал земле. А через год на том месте вырос тростник и запел на ветру об ослиных ушах Мидаса так, что все услышали…

Из мифа родился сказочный сюжет, известный с вариациями в Европе и Азии (где в роли ушастого царя, как правило, выступает Искандер, то есть Александр Македонский). Цари разные, и фабула разнится в деталях (цирюльник вместо раба, дерево вместо тростника и так далее), но все всегда вертится вокруг ушей — ослиных, лошадиных или козлиных, как в балканской версии, где царя зовут Трояном. Балканская сказка кажется незатейливым морализаторским повествованием, чей смысл сводится к тому, что тайное всегда становится явным, но миф в целом сложнее, и корни его уходят глубже. Евгений Алексеевич Костюхин связывает историю про царские уши с «представлениями первобытных народов о царях-магах, которые, обладая зооморфными признаками, имеют продуктивное влияние на природу»[126]. Нарушение какого-нибудь табу вполне могло привести к утрате царем своей сакральной силы, и он из грозной фигуры превращался в достойную осмеяния. Тот факт, что царский секрет разгласила, по сути, сама природа — сама земля! — а раб или цирюльник выступил лишь в роли одного из инструментов, представляется ключевым элементом сюжета.

Другая сказка о Трояне не касается его ушей. В ней повествуется о том, что каждую ночь он отправлялся в Срем к некоей женщине, а днем не выходил, потому что боялся, что солнце его растопит. Он оставался у этой женщины до раннего утра, пока кони не съедят овес и не запоют петухи. Но однажды ее брат (или муж) вырвал языки всем петухам, а коням вместо овса насыпал песок. Осознав, что скоро взойдет солнце, царь вскочил на коня и помчался к своему городу, но рассвет застал его в дороге — и прикончил[127]. Очевидно, что этот Троян, не терпящий дневного света, не человек, а существо демонической природы. Троян-демон в южнославянском фольклоре также появляется в трехголовом облике: одна его голова пожирает людей, другая — скот, третья — рыбу[128].

Десятое дитя

Один из повторяющихся мотивов в словенских сказках и песнях, как отмечает Моника Кропей и многие исследователи до нее, — это мотив десятого ребенка. Он не уникален для Словении и встречается также в Ирландии и странах Балтии. Кроме того, похожие истории в других регионах рассказывают про седьмое, девятое, двенадцатое или тринадцатое дитя.

Десятый сын у словенцев называется desetnik (десетник), а дочь — desetnica (десетница). Предположительно, если в семье рождается десять однополых детей подряд, самому младшему из них уготована особая судьба: он, во-первых, будет обладать даром ясновидения или какой-то другой колдовской особенностью; во-вторых, ему предначертано странствовать по белому свету; в-третьих, что иной раз очевидно из сюжетов и текстов фольклорных произведений, его жизнь окажется связанной с какой-то высшей сущностью (например, в одной из песен десятую дочь Марьетицу забирает к себе (Дева) Мария, в другой — красавицу Яню зовет в зеленый лес вила, рассказывая, что мать пообещала ее отдать сразу после рождения) или с другим таким же десятым ребенком.

Интересно, что в исторической области Словении, которая называется Верхняя Крайна, в ходу именования «роженица» и «роженяк», что можно расценивать как указание на гипотетическую связь десятого ребенка с божествами, отвечающими за определение судьбы человека. Вполне вероятно, он предназначался им в жертву, причем некоторые авторы склонны считать, что в изначальной форме мифа речь шла лишь про десятую дочь, а сын — позднее дополнение[129].

Яня, младшая дочь

Боже правый, чудо-то какое!

Девять дочерей судьба послала.

И, десятое дитя нося под сердцем,

Мать молила бога, чтоб был мальчик.

Но как наступил