Читать книгу - "Черного нет и не будет - Клэр Берест"

являются продолжением ее самой; она силком вытаскивает Алехандро из автобуса, они оказываются на тротуаре. «Где ты собираешься его искать?» – начинает ее отчитывать Алехандро; он подарит ей другой, намного красивее, убеждает любимый и тащит за собой в следующий автобус; Фрида уже забыла о зонтике, главная ценность вещей – их истории, а истории пишутся sobre la marcha[6], новый обещанный зонтик будет напоминать о случившейся неприятности. Они втискиваются в следующий забитый автобус и, прижавшись друг к другу, усаживаются в самом конце – Фрида прильнула к телу Алехандро, каждый сантиметр которого знала наизусть; теперь так же, рассказывая историю, этим вечером она прильнула к другому, совершенно незнакомому телу Риверы. Автобус новенький, краска сверкает, а сиденья еще не затерты – Фрида обращает на это внимание. Она также замечает женщину, на руках ее балуется ребенок, глаза у него необыкновенные – стального синего цвета; волосы матери туго завязаны в низкий пучок, одна прядь выбилась, и сын за нее дергает – маленький хулиган. Уставшая мать улыбается; женщина стоит, и Фрида подумала, что надо бы уступить ей место, потом ее взгляд приковывают инструменты мужчины, что стоит к ней спиной: на нем комбинезон, испещренный рыжеватой краской, точно этот человек – маляр. И тут она видит: трамвай, прямо напротив нее, с правой стороны автобуса… Трамвай, и ей кажется, что он движется прямо в их сторону; она хохочет, и смех ее нервный, появляется он при возникновении чего-то необычного – при обмане зрения, который позволяет нам в шутку почувствовать страх, Фрида вскрикивает, но, может, только мысленно: «Алехандро, смотри, трамвай!» Она думает: «Все обойдется. Точно обойдется! Кажется, он протаранит нас, но все обойдется». Фрида понимает, что сейчас случится нечто непоправимое, но отказывается в это верить: ведь она непобедима, на ней доспехи ацтеков, она сама есть дух. Это все шутка. Фрида смотрит на Алехандро: ни о чем не подозревая, он сидит рядом и в левой руке крепко сжимает ее сумку, беспечно глядит в другую сторону. Фрида думает о камушке, что подобрала на дороге и положила себе в карман: с ним ничего не случится. Ей не страшно. Почему ей не страшно? Все эти мысли проносятся в ее голове за секунду. Непонятно, произнесла ли она вслух: «Алехандро, смотри, трамвай!» – но он все равно не успел ей ответить, потому что трамвай действительно врезался в автобус, для нее столкновение произошло совершенно спокойно: в тишине и не спеша один транспорт бесшумно вошел в другой, словно в сон. Автобус сгибается, будто сделан из самой настоящей резины, с ним покорно рука об руку следует причудливая деформация, нанесенная трамваем-упрямцем, решившим проехать сквозь сверкающего новичка. Автобус выгибается все сильнее и сильнее, принимая форму подковы, он скрючился, как тело Мадонны, оскверненное во время нападений ужасного вепря. Фрида чувствует, что до ее колен что-то дотронулось, и ей стало спокойнее – но это же абсурд: своими коленями в этом изогнутом автобусе ее касается сосед, сидящий напротив; от удивления глаза на лоб полезли, и вдруг все оборвалось.

Диего не произнес ни слова, слушает ее, положив руку на грудь, он укутан рассказом, не шевелится, только пальцем гладит подмышку Фриды, хотя сам того не осознает, – эта часть тела очень нежная и нуждается в прикосновении, пусть даже едва ощутимом.

– Мы были на пересечении Куаутемосин и Кальсада де Тлальпан.

И вдруг все оборвалось.

Фрида не знает, потеряла ли сознание, такое ощущение, что она видела все своими глазами, что со всем ужасом столкнулась лицом к лицу. Потом задалась вопросом: а где ее вещи (об этом она помнила в мельчайших подробностях), Фрида забеспокоилась о вещах: ее сумка лежала на коленях Алехандро, а он, в свою очередь, сидел в автобусе рядом; очевидно, сумки больше нет, а в испарившейся котомке лежал крохотный деревянный предмет – синий бильбоке: если им потрясти, то послышится приятный звук перекатывания шариков, его она только-только купила. Где же сумка? И где Алехандро? Где она сама? Лежит, сидит, стоит? Ее внутренний компас сбился. Она чувствует, как поднимается волна горожан, слышит, как в один миг воздух сотрясают крики и вой, будто с корнета вдруг сняли сурдину, и до нее издалека долетают невероятно громкие вопли. Ей не больно, непонятно, где она находится. Наконец-то Фрида видит Алехандро, лицо его почернело, он наклонился и, похоже, хочет взять ее на руки. Словно перепачканный ангел. К ее novio подошел какой-то мужчина и сказал неоспоримым тоном, что его надо вытащить. «Что вытащить?» – подумала она. Побелевший Алехандро держит ее, а мужчина уверенным движением прижимает коленом ей ноги. «Но зачем?» – на секунду задумалась она. Неожиданно мужчина крикнул: «Давай!» И изо всех сил выдернул торчащий кусок металлического поручня. Фрида вынырнула из забытья, ее пронзила боль, словно разорвались все внутренности. Безжалостный огонь, что саму мысль о боли относит в ряд устаревших.

Из нее торчал кусок металла. Поручень пронзил ее грудь насквозь.

Она сделала жест, будто достала меч из ножен, грубо и мужественно; Диего продолжал молчать.

– И абсурдность всей ситуации в том, что, вопреки логике, я сошла с предыдущего автобуса. Диего, я вышла за зонтиком.

Позже Алехандро ей рассказал, что пока он искал ее среди обломков, то услышал нечеловеческий крик: «Танцовщица. Это танцовщица! Посмотрите!» Проходившие мимо очевидцы аварии указывали пальцем на совершенно голую женщину, во время великолепного столкновения с нее сдуло одежду, словно листву с дерева, и она лежала среди обломков, покрытая свежей кровью, будто в платье ярко-красного цвета, расшитом золотыми пылинками.

– Диего, это я, я танцовщица! Я была на сцене. Все смотрели на меня. У маляра в испачканном комбинезоне, что ехал со мной в автобусе, среди инструментов стояла баночка с золотой краской, и при столкновении она опрокинулась. На меня. Танцовщица, la bailarina, вот что от меня осталось. Я даже не знаю, жив ли этот маляр. Мне рассказали, что его краска вылилась на меня, а я была абсолютно голой. Я также не знаю, что произошло с ребенком с невероятно синими глазами.

Она зачитывает стихотворение своего любимого поэта:

Мне кажется, что у меня нет спутников, но вскоре вокруг меня собирается целый отряд,

Кто рядом, кто позади, кто обнимает меня,

Это души милых друзей, умерших и живых,

Их целая толпа, она все гуще, а я – посредине[7]…

Диего знаком с творчеством Уолта Уитмена, он сжимает Фриду в объятиях, ему хотелось бы сказать ей, что ее рассказ одновременно и ужасен, и невероятно прекрасен, он целует спину, целует шрамы.

– У меня внутри все переломано, но снаружи этого не видно, так ведь? – спрашивает его Фрида.

«Нет, видно, – подумал он. – Видно, потому что, глядя на усилие, с которым она делает каждое движение, все понимаешь, потому что мы не такие упрямцы, чтобы жить и прятать от всех пережитый ужас, все видно, Фрида». Но он отвечает ей только:

– Мне видна ты, Фрида.

Королевский синий

Пылающий оттенок, полученный из базовой синей краски.

Фрида пошла к нему, к великому художнику Мексики – el gran pintor, совсем одна, знала, где его отыскать. Этой очной ставки с Риверой она ждала давным-давно, и он не произвел на нее впечатления. На Фриду никто не производит впечатления.

Прежде она уже пересекалась с Ороско[8] – они ездили на одном и том же автобусе из Койоакана в Мехико, а у Тины Фрида встретила Сикейроса[9], ей он показался угрюмым.

Ривера, Ороско и Сикейрос – святая троица художников-монументалистов, но кто из них Святой Дух? Их можно считать народными королями, ведь они вынесли живопись за пределы буржуазных выставок, нащупали душу цвета и чрезмерности, надев траур по перспективе. На их фресках трехметровые мужчины и женщины, полные сил и осознанности, искренне протягивают руку народу. Когда в 1920 году