Читать книгу - "Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Нил Каплан"

самосознание арабов в Палестине и в соседних странах действительно укрепилось. Не менее очевидной была для евреев и заинтересованность Великобритании в умиротворении этих арабских националистических сил и отказе от закрепленных в мандате обременительных обязательств перед сионистами. Эти факторы, ставшие до боли очевидными во время Палестинского восстания и Сент-Джеймсской конференции, заставили ишув «осознать ужасающую перспективу войны без конца». Одним из следствий этого стало «медленное изменение сути концепции силового решения — от достижения критической массы до физической и военной силы»[190].

Шапира отмечает, как в ходе внутренней борьбы между левыми и правыми подходами поддержка сионистами-лейбористами стратегии хавлага (сдержанности) уступала привлекательности проповедуемой «Иргуном» «оголтело националистической идеологии в сочетании с сакрализацией насилия как единственного политического метода»[191]. Последователи лидера «Иргуна» Менахема Бегина, который без тени смущения переделал известный афоризм Декарта «Я мыслю, следовательно, существую» в «Мы сражаемся, следовательно, мы существуем!», и в самом деле рассматривали этот вызов как экзистенциальный. Бегин писал:

В истории народов бывают такие времена, когда одни только мысли не доказывают их существования. Народ может «мыслить», и все-таки его сыны, со всеми их мыслями и вопреки им, могут быть превращены в стадо рабов — или в мыло. В такие времена все в вас кричит: само ваше самоуважение как человека зиждется на сопротивлении злу[192].

Такое понимание сионистами природы и цели насилия в период до 1948 г. имело ряд последствий, сказавшихся как на конфликте в целом, так и на эволюции параллельных установок, распространившихся среди палестинцев в 1950-е гг. и позже. Одно из них — логический переход от такого воинственного героизма к желанию пожертвовать собой ради блага нации, к готовности умереть, равно как и убить за общее дело, к стремлению к мученичеству. Другое — симметрия и многочисленные сходства, которые обнаруживаются при изучении внутренних палестинских дебатов 1960-х гг. и далее, посвященных роли вооруженной революционной борьбы в по-прежнему безуспешном стремлении к палестинской государственности (см. главу 8)[193].

Третье соображение касается того, что политолог Иэн Ластик назвал «солипсическим» использованием террора обеими сторонами как до, так и после 1948 г. Как убедительно показывает Ластик, цель террора — не только привлечь внимание к своему делу, причинить ущерб врагу и ввергнуть его в панику. Не менее важная функция террора — освобождающий и вдохновляющий вклад, который он может внести в самосознание и самоощущение сражающейся стороны[194]. Такое представление о неизбежности и очистительной силе насилия можно рассматривать как своего рода компенсацию деморализующего восприятия себя в качестве «праведной жертвы», свойственного обеим сторонам.

Чрезмерное употребление самих терминов «террор» и «терроризм», как и эмоциональное злоупотребление ими, может создавать дымовую завесу, которой следует избегать внимательному исследователю. Для одних, в том числе для сионистов 1930-х и 1940-х гг.,[195] слово «террорист» — характеристика, которую следует носить гордо и с вызовом. Для других — в том числе для израильтян и американцев, употреблявших его в отношении Организации освобождения Палестины с 1960-х гг. и далее, — оно стало до крайней степени очерняющим ярлыком, который использовали, чтобы дискредитировать врага. В особенности после 11 сентября 2001 г. этот термин столь вольно применялся для дискредитации оппонентов и критиков, что растерял большую часть своего первоначального смысла.

Насилие, к которому стороны прибегли в период мандата, продолжается и в наши дни, принимая различные формы сообразно развитию конфликта и совершенствованию технологий войны и убийства. Споры об оправдании и прославлении насилия продолжаются и сейчас, и они так и не разрешены, поскольку приверженцы каждой из сторон настойчиво следуют привычному и предсказуемому сценарию. Сначала они красноречиво описывают свое всепоглощающее и страстное стремление к миру, одновременно осуждая отсутствие такого стремления у другой стороны. Потом они заявляют, что насилие с их стороны — это на самом деле необходимая самооборона против угроз и необоснованной агрессии другой стороны. И наконец, они предъявляют доказательства, призванные опровергнуть, развенчать или лишить оснований утверждения другой стороны, что на самом деле это она действовала в порядке самообороны. Вот так, намертво вцепившись в не требующую доказательств веру в правоту своего дела и чистоту своих помыслов и поступков, приверженцы обеих сторон, пересматривая историю вспышек насилия и автоматически возлагая на противника вину за то, что оно длится и по сей день, ходят и ходят по замкнутому кругу.

Глава 6. Шоа, Ацмаут, Накба: 1939–1949 гг.

Холокост и еврейская иммиграция в Палестину

В годы Второй мировой войны и в последние годы мандата британцы управляли Палестиной в соответствии с пересмотренной в Белой книге 1939 г. трактовкой своих обязательств перед двумя общинами — трактовкой, которая на многих этапах оспаривалась и расшатывалась обеими сторонами и их союзниками в регионе и в мире. Вопрос о том, не отдавала ли Великобритания несправедливого предпочтения той или иной стороне, — как в этой последней инкарнации своей палестинской политики, так и в предыдущих — по-прежнему остается одним из неразрешенных основных противоречий в оспариваемой истории Палестины и Израиля.

В этой главе речь в основном пойдет о том влиянии, которое европейский Холокост оказал на ситуацию в Палестине и создание Израиля. Мы увидим, как в ходе этого переломного десятилетия возникло несколько новых основных противоречий между сионистами (которые вскоре станут «израильтянами»), палестинцами и арабами, по мере того как противостояние между ними принимало драматические и кризисные формы.

Свои показания комиссии Пиля в Иерусалиме 25 ноября 1936 г. Хаим Вейцман начал с того, что подробно описал «еврейский вопрос, каким он предстает перед нами сегодня». Напомнив о недавних событиях и неприязненных или антисемитских высказываниях, звучавших из уст руководителей Германии и Польши, президент Всемирной сионистской организации обосновал необходимость еврейской иммиграции в Палестину тем, что для растущего числа евреев «мир разделился на те места, где они не могут жить, и те, куда они не могут въехать»[196]. Это происходило почти за два года до печально известной «Хрустальной ночи» — погромов в Германии и Австрии, которые впервые дали миру представление о радикальных планах нацистского режима в отношении евреев Европы. В течение ближайших нескольких лет евреев на подконтрольных нацистам территориях будут поражать в правах, подвергать облавам, выселять в гетто, депортировать, расстреливать и в конце концов уничтожать в операциях промышленного масштаба, обрекших на смерть две трети из 9 млн европейских евреев[197].

В этой главе мы исследуем связь между (1) Холокостом (на иврите Шоа) и сионистско-арабским конфликтом до 1948 г., (2) Холокостом и созданием государства Израиль (обретением независимости, или, на иврите, ацмаут) и (3) еврейским Холокостом и палестинской