Читать книгу - "900 дней. Блокада Ленинграда - Гаррисон Солсбери"

и их соратники жили в мире, вывернутом наизнанку, где черное считалось белым, опасность казалась безопасностью, бдительность – изменой, дружеское предостережение – провокацией. В этом тайном кругу, если бы кто-нибудь намекнул Сталину, что оценка положения ошибочна, его бы наверняка расстреляли.

Безоблачные небеса

В воскресенье 22 июня Федор Трофимов, старый лоцман Ленинградского порта, встал рано утром, чтобы заняться обычным делом. Надо было выводить из Ленинградского порта эстонское торгово-пассажирское судно «Рухно», отправлявшееся в Таллин. Выйдя из лоцманской, Трофимов заметил, что солнце взошло невысоко, оно еще не добралось до края возвышавшихся неподалеку зерновых элеваторов. Легким ветерком дышал залив, чистый воздух был овеян ароматом раннего утра. Неподвижна вода в заливе, кажутся застывшими пятна нефти.

Катер ждал. Поздоровавшись за руку с боцманом, Трофимов велел идти к 21-му пирсу, где находился «Рухно». На якорной стоянке «Барочная» судов было немного. Прошли северный мол, потом замедлили ход, чтобы пропустить большой экскурсионный пароход в Морской канал. Несмотря на раннее утро, на палубе парохода играл оркестр, хорошенькие девушки помахали руками и что-то крикнули. Трофимов снял фуражку и тоже помахал в ответ. Обошли спереди большое датское рефрижераторное судно. «Рухно» виднелся вдали. Четко, белыми буквами – название, а пониже, золотом, – порт приписки – Таллин. Красивый корабль, небольшой, скорее похожий на яхту, чем на торговое судно. Повсюду красное дерево, все блестит чистотой. Обычный пассажирский район Ленинград – Таллин. Трофимов поднялся на борт, представился молодому капитану и вскоре уже вел «Рухно» в Гутуевскую бухту. Солнце всходило над городом, блестели золотом купола. Высоко светились купол Исаакиевского собора и острая игла Адмиралтейства.

Сотни раз вел Трофимов судно привычным маршрутом от порта до Кронштадта. Его высадят, и «Рухно» возьмет курс в открытый залив. Задача – провести судно в Морской канал, проходящий через мелкое устье Невы длиной в 24 километра, и, выведя из невидимых морских ворот Ленинграда, лечь на курс.

«Рухно» вошел в узкую бухточку Невы, навстречу шла из Финского залива перегруженная баржа с песком. Песок с берегов Лондона. Пришлось уменьшить скорость, чтобы не потопить баржу.

Выругавшись, Трофимов затем снова увеличил скорость.

В это воскресное утро залив был красив необыкновенно. Десятки белых парусников на горизонте. Всходило солнце, и становилось теплей. Появились зеленые леса Стрельны. «Рухно» миновал первый Сергиевский бакен. Вокруг никаких судов. Трофимов расстегнул воротничок; почувствовав сонливость, опустил голову на руку. От ладони веяло ароматом пеньки, смолы. Запахи моря! Он их любил, собирался было сказать об этом капитану, и вдруг весь мир рухнул перед его глазами. Он потерял сознание, потом, постепенно приходя в себя, обнаружил, что весь залит кровью. Болела голова. Невозможно было понять, что случилось[52]. Все еще ярко сияло солнце, и Стрельна с ее зелеными лесами виднелась на севере. Откуда-то издалека звучал голос: «Всем покинуть судно!» С гудением выходил пар, судно стало тонуть. Вдруг Трофимов осознал, где они находятся. В центре канала! Если «Рухно» тут затонет, Ленинградский порт будет полностью блокирован. Он кинулся на мостик. Только бы работало рулевое управление! Рванул руль – сначала безрезультатно, наконец, медленно качнулся нос корабля, и «Рухно» двинулся к берегу канала. Медленно, очень медленно тащился корабль, постепенно теряя скорость. И медленно тонул. За минуту до того, как вода над кораблем сомкнулась, Трофимов прыгнул. Его подобрала спасательная шлюпка, а «Рухно» затонул у самого края канала.

Высоко на голубом безоблачном небе сияло солнце, но полдень еще не наступил.

В самом начале лета Илья Глазунов, как всегда, поехал с матерью на дачу из огромной квартиры на унылой Петроградской стороне.

Дача находилась к югу от Ленинграда, в лесу, в нескольких километрах от Детского Села. Мальчик любил деревню. Здесь впервые он почувствовал красоту природы, впервые услышал крик петуха, увидел первые сосны и белые облака, лениво плывущие по голубому небу.

Воскресное утро 22 июня было именно таким, которое больше всего любят деревенские мальчишки, – солнце, тепло, безделье. Какая радость – встать, потянуться, побежать по проселочной дороге, ощущая босыми ногами мягкую пыль. Илья с друзьями нашли тихий уголок – старый двор, заваленный дровами и ломаным кирпичом. Там были протянуты бельевые веревки, огромные рубашки и яркие майки развевались на ветру. Вдоль глухой стены в конце двора ходила на привязи коза и щипала молодую травку.

Ребята играли в войну – белые против красных, одни русские против других русских. Остановились перевести дух. Один мальчик поглядел на улицу через щель в стене. На углу собиралась толпа, такая огромная, какой он никогда не видел. Ребятишки помчались со двора на улицу, и в этот момент зазвучал голос из громкоговорителя, подвешенного на телефонном столбе.

А Владимир Ганкевич в это воскресное утро встал рано, это был важный для него день – предстоял матч легкоатлетов между командами Ленинграда и Прибалтики. В ленинградской команде Владимир, лучший спортсмен, уступал только чемпиону, Дмитрию Ионину. Оба должны участвовать в соревнованиях по прыжкам в длину. Владимир был исполнен решимости хорошо выступить.

Он съел легкий завтрак, хлеб и сыр, положил в брезентовую сумку спортивную майку и трусы, вышел из дома около одиннадцати. На остановке, где он садился в автобус, было всего несколько человек, но Владимир не обратил на это внимания, поскольку думал о предстоящей встрече. День обещал быть жарким, уже припекало солнце, но есть надежда, что перед началом игры с залива подует свежий ветерок.

Сойдя у стадиона, он поспешил в раздевалку. Постепенно он начал сознавать: происходит что-то странное. Вокруг не было никого! Неужели он перепутал день? Он оглянулся в растерянности и вдруг услышал быстрые шаги. Это был Костя, младший брат.

«Владимир! – закричал Костя. – Владимир! Новости!»

Елена Скрябина собиралась в это воскресенье вместе с соседкой Ириной Клюевой недалеко, в Пушкин, – проведать больного ребенка. Старший сын Дима и его неразлучный друг Сергей собирались в Петергоф, где некогда Петр и Екатерина выстроили дворец, чтобы затмить Версаль. В этот день откроют фонтаны: знаменитый золотой Самсон и Большой каскад, ниспадающий уступами к берегу Финского залива. Скрябина печатала на машинке, спеша закончить, когда раздался телефонный звонок. Муж звонил с работы. У него есть всего минута – некогда объяснять. Пусть она не выходит из дома и никуда не отпускает Диму. Он повесил трубку. Но Дима ведь уже уехал! Что случилось? Нет ли каких новостей? И она включила радио.

Почти всю ночь в субботу в маленьком железнодорожном поселке Гряды в 120 километрах к юго-востоку от Ленинграда молодежь не спала: был школьный выпускной вечер, песни, танцы. Почти все