Читать книгу - "Разум против религии - Николай Романович Аксёнов"

запись бредовых речей, письма, наполненные религиозной мистикой, были ловко использованы в гнусных целях провокаторами из СЦЕХБ. Специально обработанная кощунственная клевета о том, что Ивана замучили и утопили, была распространена у нас в стране и за рубежом, взбудоражила многих верующих, заронила тяжелые сомнения. И вот комиссия экспертов установила, что материалы «Бюллетеня» № 9, посвященные Моисееву, грубая фальшивка.

Пока слабонервные верующие рыдали, разглядывая на фотографии труп, у одного из организаторов фальшивки — П. Якименко было изъято секретное письмо от известного за рубежом антисоветчика Квартуса Клэмента. Клэмент благодарит баптистов за оперативно переданную на Запад клеветническую информацию о гибели И. Моисеева, которая, как он пишет, «переведена на многие языки, умножена и распространяется по 45 странам». Клэмент дал СЦЕХБ новое задание: «Если имеете подобный этому информационный материал, просим выдать его тому, кто вручит вам письмо…»

Обо всем этом я и хотел бы поговорить с Галей, Спросить ее: если религия безвредна — почему же тогда самые реакционные зарубежные организации, специализирующиеся на идеологических диверсиях против коммунизма, буквально смакуют грязь, которую отправляют им раскольники? Новых порций клеветы ждут их заграничные «друзья»: «Подпольная евангелизация» (США), «Свет на Востоке» (ФРГ), «Институт по изучению религии и коммунизма» (Англия), а также «Международная амнистия», белогвардейский НТС, «Славянская миссия» и другие.

Проповедники раскольников не хотят признавать, что в нашей стране строится самое справедливое, самое гуманное, самое человечное общество на земле. Больше того, стараются оболгать все хорошее, что есть у нас, породить в людях недоверие и злобу, оторвать их от активных дел на благо общества.

П. Ф. Недоспасов,

пенсионер

КРУШЕНИЕ „АВТОРИТЕТОВ“

Я происхожу из бедной старообрядческой семьи. Родители были фанатично религиозными людьми. И нас, детей, воспитывали в страхе господнем. Мы не знали ни нежности, ни ласки. Суровой, как и у всех старообрядцев, сдержанной была родительская опека. Каждая шалость, шутка объявлялись чуть ли не грехом. За всякое прегрешение сулилась божья кара.

Ревностно выполнял я все требования, все обряды. Молился, читал псалтырь, выдерживал долгие и изнурительные посты. Это был совершенно особый уклад жизни. Мы жили очень изолированно от всех. Далее просто пойти в гости было невозможно. Во всем виделась скверна, грех. Поэтому, когда в семнадцать лет я пришел на завод, не сразу обвыкся, долго чурался всего мирского.

Узнал я тогда профессию, которую полюбил и ценю до сей поры, стал модельщиком. Сам этот труд мне много дал, разбудил по-настоящему мысль. Работа модельщика требует большого творчества, раздумий, острой природной смекалки. Постепенно в работе сблизился с людьми. Среди них нашел по-настоящему интересных, умных собеседников. Жизнь понемногу сняла с меня жесткие религиозные путы.

И все-таки в родном поселке, где столько связано с детством, юностью, полной отрешенности от прежних взглядов у меня не наступило. Только когда переехал в Магнитогорск, пришло чувство действительной свободы. Новая жизнь захватила.

Поступил в чугунолитейный цех металлургического комбината. Здесь для настоящего модельщика широкий размах. Каждый день новое задание, новые чертежи, новые расчеты. Сколько лет прошло, а я все еще помню некоторые из них!

В 1956 году пришло время выходить на пенсию. Сначала радовался: столько времени для отдыха! На Крыловском поселке у меня свой домик, небольшой садик, огород. Думал, все это займет мое время. Не тут-то было, тосковал по прежней работе, по цеху, будто сразу ушло из жизни что-то очень значительное.

Именно тогда встретил старого своего знакомого. В войну мы жили в одном бараке. Вспомнили то трудное время, перекинулись на настоящее. Он признался, что находит утешение, бывая в молитвенном доме. Начал доказывать истинный приоритет этого религиозного направления перед другими верованиями. А так как я знал старообрядческую службу, то решил послушать, сравнить.

Пришел из любопытства, потом зачастил. Я уже говорил, что старообрядческая служба отличается суровостью. У евангельских христиан-баптистов, как мне показалось, все построено на равенстве, внимании к ближнему, нет старших, нет младших. Единое обращение — «брат», «сестра». Все это подкупало! Ритуал собраний лишен той статичности, повторов, что отличает православную службу. Интересными, поучительными оказались проповеди, тронуло духовное пение.

Более того, мне захотелось и самому что-то сказать. Сам я человек не шумный, и в других ценю сдержанность, ровность характера. Поэтому темы о кротости, смирении стали близкими мне. Попробовал выступить — получилось. Слушали со вниманием, и присутствующие, и я были одинаково взволнованы, растроганы.

Скоро меня выдвинули в число проповедников. Стал внимательно штудировать священное писание. Для выступления уже брал разъяснительные темы: о любви к богу, к ближнему своему, о рождении Христа.

Хочу сказать искренне, уверовал во всем сам. Мне казалось — в общине круг людей, тех отношений, которые всегда меня привлекают: откровенность, чистота, искренняя любовь к ближнему, всем людям. Сам проникся каким-то особым благостным чувством. Показалось: прошлую жизнь прожил не так, как следовало, кого-то обидел, кого-то задел.

Руководство и верующие оказывали мне доверие. Скоро уже был в курсе дел всей общины. Все, что от меня зависело, выполнял энергично, с готовностью…

И все-таки, когда же в какой момент вкралась и довольно прочно осела первая искра неверия, разочарования? Я не люблю, когда о тех, кто отошел от религии, пишут или говорят приблизительно так: «он очнулся», «у него раскрылись глаза», «он снова вернулся к жизни…» Это очень примитивно, создает какую-то иллюзорность мгновенности, скорого и быстрого решения. На самом деле все не так, отречение от прежних идеалов — длительный психологический процесс, сложная духовная ломка, когда порою сам пугаешься того, о чем помышляешь, какие кощунственные, еретические мысли одолевают тебя.

Первое, что неприятно поразило, несколько охладило мой благостный пыл, — грызня, свара между проповедниками Грабовским и Грузновым за право быть пресвитерами. Образовались как бы две партии. Второе — те склоки, та прямая откровенная вражда, развязавшаяся между членами инициативной группы (сейчас они именуют себя сторонниками совета церквей) и всеми остальными верующими.

В ту пору я был послан в Куйбышев, где собрались проповедники многих областей. Там вражда двух группировок предстала особенно резко. Начались дебаты, взаимные обиды, упреки, выяснения всех прошлых ошибок, угрозы — прямо-таки перепалка, как у плохих соседей!

Очень удивило меня, что верующие люди, к тому же входящие в одно религиозное объединение, разделяющие одни и те же взгляды, затевают внутреннюю вражду, распрю и ведут ее далеко не благостно и кротко, доходя до прямого попирательства политики нашего государства, осуждения дел, характера советских людей. Так же болезненно раскол происходил и у нас в Магнитогорске. Он задел не только сторонников по духу. Родители оказались в одном лагере, дети — в другом. Самые близкие люди порвали всякую связь. Одни не могут простить