Читать книгу - "90 лет своим путём. Воспоминания и размышления о прошлом, настоящем и будущем - Михаил Иванович Сетров"

Вольфганг уходил к своему брату Петеру Краа, который был его соавтором по статье: оба они преподавали в Дрезденском техническом университете. Вольфганг был, по-нашему, кандидатом наук, а не доктором. У них «доктор наук» – это кандидат, а полный доктор – просто «доктор». Здесь я обнаружил удивительный для нас меркантилизм западного обывателя. Это проявлялось не только в поведении Вольфганга, но и его брата. Они как-то повели меня в ресторан, что было торжественно обставлено как большое событие. В ресторане они заказали мне старинное немецкое блюдо – разнообразные колбасы на деревянной плашке, и бутылку какой-то шипучки. Вина не было, а они сидели со мной за столом, ничего не заказав, и смотрели, как я ем. Мне это было так странно, что я, почти давясь, едва доел, в общем-то, вкусное блюдо и, поблагодарив своих благодетелей, постарался скорее покинуть ресторан. В уничтоженном в конце войны Дрездене я побывал в художественной галерее с её знаменитой картиной «Сикстинская мадонна».

Как было осуществлено это злодеяние, нам подробно и красочно поведал американский писатель Курт Воннегут в предисловии к книге «Порожденье тьмы ночной» (1991). (Это, между прочим, о ЦРУ.) Он в это время, как американский военнопленный, работал в группе своих соотечественников на городской скотобойне, а во время бомбёжки отсиживался в её подвале-холодильнике глубоко под землёй и потому только уцелел. Вот что он пишет: «…Город был чудесный, весь во дворцах, как Париж, и совсем не тронутый войной. Он считался „открытым“ городом, в котором не должны вестись военные действия, поскольку там не было военной промышленности и сосредоточения войск. Тем не менее американские и британские самолёты сбросили на город фугасные бомбы. Конкретно объектов лётчикам не указывалось. Целью ставилось разнести город в щепу и загнать пожарных в подвалы. А затем по наколотой фугасками щепе разбросали сотни тысяч маленьких зажигалок, ну словно семена по свежевспаханному суглинку. Потом ещё раз прошлись фугасками, чтобы пожарные носа не высунули, а тут и очаги пожаров разрослись, слились в одно апокалипсическое пламя. Крупнейшее вышло в европейской истории избиение людей, кстати сказать. Ну и что с того?… От города ничего не осталось, кроме подвалов, в которых запеклись как пряничные человечки 135 тысяч Гансов и Гретель…» Описание чудовищного преступления дано преднамеренно цинично-спокойно, даже ёрнически, чем автор подчёркивает циничную уравновешенность англосаксонского духа (Дрезден-то – центр Саксонии). 135 тысяч женщин, стариков и детей «испечено» заживо в подвалах-душегубках! Ну и что с того? Какие пустяки! Да, германцам всё же далеко до англосаксов: их крематории Освенцима, где они сжигали покойников, просто примитив по сравнению с дрезденским аутодафе. Было разрушено всё, в том числе и знаменитая Дрезденская галерея. Правда, картины были уже вывезены и спрятаны в горах в особо оборудованной шахте, но после бомбардировки электричество отключилось и все картины отсырели. Советские солдаты нашли их в самом плачевном состоянии. Картины отправили в Москву, отреставрировали и возвратили в Дрезден, где они и разместились в восстановленном здании галереи.

Кстати, по поводу перевозки картин в Москву на Западе был поднят страшный шум: дескать, русские грабят культурные ценности Германии. То, что Геринг и Риббентроп вполне официально осуществляли в рамках специально созданных учреждений вывозку в рейх захваченных на оккупированных землях СССР культурных ценностей, – об этом, конечно, молчок! Всё о’кей! И об уничтожении немецких культурных ценностей англосаксами с воздуха – тоже ни звука. А вот русские!..

Между прочим, по поводу «классового» различия в понимании значимости предметов искусства для человечества имеется, можно сказать, исторический парадокс или «казус». Так, наш великий писатель Фёдор Достоевский в своём романе «Бесы» в самом неприглядном виде изобразил бывших своих соратников-революционеров, называя их бесами и считая, что эти социалисты-материалисты и «Сикстинскую мадонну» пустят на растопку, чтобы сварить себе похлёбку. Да, в середине девятнадцатого века у нас были такие революционеры, их называли нигилистами. Но социалистами их представлять было бы неверно, поскольку они опирались на теорию борьбы за существование, героя и толпы, пренебрегали человеческой культурой. Этот период господства нигилистов в революционном движении отразил в своём романе «Отцы и дети» другой великий русский писатель И. С. Тургенев, причём гораздо глубже, чем Достоевский. У него нигилист Базаров при всех его «одиозных» взглядах – личность героическая и человечная.

Впрочем, история всё поставила на свои места, а бесами, уже не предположительно, а реально уничтожающими «Сикстинскую мадонну», оказались люди, девизом которых являются выбитые на каждой купюре доллара ханжеские слова: «Мы верим в Бога!» Этот девиз, однако, может быть понят и буквально, если учесть, что их реальным богом являются деньги, или, иначе (и более точно), – «Желтый дьявол». Только сатанисты, ни во что божеское и человеческое не верящие, могли совершить злодеяние такого масштаба, обрушив на жилые кварталы и объекты мировой культуры «открытого города» сотни тысяч фугасных и зажигательных бомб. На один город напало 4 тысячи тяжёлых бомбардировщиков. Злодеяние с военной и любой точки зрения совершенно бессмысленное. И два месяца спустя, хотя основные трассы города были расчищены, по ним трудно было проезжать – стояло страшное зловоние от разлагающихся под развалинами трупов. И было их там не 135 тысяч, как считалось официально, а не менее 200 тысяч, – так заявил бургомистр Дрездена, поскольку в городе находились недавно прибывшие и потому не зарегистрированные десятки тысяч беженцев из других городов, спасавшихся от бомбёжек в «открытом городе».

Действительное отношение советских людей к шедеврам мировой культуры выразила искусствовед Наталья Соколова, прибывшая из Москвы для осмотра картин Дрезденской галереи, найденных в каменоломне. У неё с командующим фронтом маршалом Коневым произошло несколько смешное, но очень знаменательное препирательство по поводу способа перевозки картин в Москву для срочной реставрации и «лечения» наиболее повреждённых. Конев предложил для перевозки свой «персональный» самолёт. Искусствовед, как говорят, побледнела от страха: «„Сикстинскую мадонну“ на самолёте? Да бог с вами! Разве можно её на самолёте! Человечество нам не простит, если вдруг…» (А англо-американским воздушным бандитам оно это простило?) «Это отличный самолёт с опытнейшим экипажем, – ответил командующий Соколовой, не понимая её испуга. – Я сам на нём летаю». «Но вы же маршал, а она – мадонна!» – воскликнула Соколова. Конев засмеялся: «Что верно, то верно, разница действительно есть». Вариант с самолётом был отложен, а картины в Москву были отправлены поездом. После этого в штабах фронта в сомнительных случаях отшучивались: «Но ведь я не маршал и не мадонна».

Нашим солдатам и офицерам было тогда непонятно: зачем эти, уже совершенно бессмысленные, разрушения и патологическая жестокость, когда война практически завершена? «Никак не пойму союзников, что это –