Читать книгу - "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 1 - Альманах Российский колокол"

пока наконец дамы вышли в кухню. Полковник аж привстал от неожиданности: перед ним стояла красивая, ну очень красивая, стройная девушка. Она была одета в длинное, до пят, платье и почему-то с косынкой на голове. Она отводила взгляд, будто была виновата перед полковником, села с другой стороны стола и только шепотом произнесла:

– Лена.

Полковник по-армейски четко с размаху рубанул:

– Что же вы, Леночка, мать огорчаете? Она внуков ждет, а вы… Пора бы уже!

Лена молчала, упорно глядя в пол. Вмешалась мать:

– Леночка, доченька, ну пожалуйста, езжай с Александром. Поговорите, поживите вместе эти два дня выходных, может, поженитесь потом. Я вижу, Александр хороший человек, он тебя не обидит. Ну пожалуйста, Леночка!

– Я боюсь, – произнесла наконец Лена, и на глазах у нее появились слезы.

– Да расслабься ты, Лена! Чего бояться меня? Не съем же я тебя! Поехали. Только это… Сними платок. У тебя же красивые волосы. Никто в платках не ходит теперь. Тем более с такими волосами.

Полковник проявил тут настоящий армейский характер и командование парадом взял в свои руки, отчего Мария Петровна была в полной радости. Поехали они, значит, домой к полковнику. По пути Лена не проронила ни слова. На вопросы не отвечала и всю дорогу смотрела в окно, где уже была полная темень.

Как и полагается настоящему мужчине, Ворошилов по пути заехал в магазин с круглосуточной вахтой, купил цветы Елене и, преподнеся их, в надежде услышать от нее хоть слово произнес: «Елене Прекрасной прекрасные цветы!» И, представьте себе, опять ни слова! Даже бомжи, когда подаешь, и то благодарят, а тут… Дальше и полковник прекратил допрос.

11

Приехали. Открыв дверь машины, ухажер ждал минут пять, пока выйдет пленница. Дома она отказалась снять пальто, переобуться в домашние тапочки, прошла в зал, села на диван, прижала букет цветов к груди и произнесла:

– Мне никто никогда не дарил цветы.

«О, заговорила!» – подумал Ворошилов и в сладком предчувствии продолжения и дальнейшего развития событий пригласил девушку на кухню:

– Может, пойдем в кухню, чаек попьем, пообщаемся?

– Нет-нет, на ночь чай – это проблематично. Да и поздно уже, я спать хочу, завтра поговорим.

Несостоявшемуся жениху ничего не оставалось, как подчиниться и лечь спать. Да и сам уже был не рад, что познакомился с Леной, что повелся на уговоры ее матери попытаться найти секретную волну общения с ней. Однако ночью Елена сама разбудила его… Я пропускаю подробности волшебного соединения в одно целое двух тел, если не двух сердец, о котором друг мой рассказал с особенным трепетом, с особой теплотой и грустью. В эти минуты полковник не был похож на самого себя. На это была у него серьезная причина…

Проснулся полковник утром один. На позывные никто не откликнулся. В кухне на столе лежала записка:

«Доброе утро, уважаемый Александр! Вы первый и единственный мужчина в моей жизни. Вы настоящий мужчина, Вы человек с большой буквы, и я очень рада, что познакомилась с Вами, что была с Вами, что провела ночь с Вами. Если я вдруг стану матерью после этой волшебной ночи, ребенка назову Вашим именем. Но… я Вас прошу, я прошу Вас очень, просто умоляю, не звоните мне больше никогда, не ищите меня, не приезжайте ко мне, к матери моей. Все это я сделала ради матери и только для матери, чтобы успеть подарить ей внука, пока не случилось то, чего она не знает. Да, она не знает, что я тяжело больна и врачи отвели мне максимум три года. За это время я надеюсь успеть оставить память о себе, о Вас моей очень любящей меня маме. Да, я молода, да, я красива, да, я умна, образованна и очень, просто очень-очень хочу жить, но, увы, дважды подтвержденный диагноз отнял у меня мечты, красоту, характер, желание жить и бороться, и я опустила руки и плачу по ночам в подушку, чтобы мама не видела. Мне даже не себя столько жалко, сколько маму. Бедная мама! Как же она будет без меня!.. Еще раз прошу, умоляю Вас, не появляйтесь больше в моей жизни или в жизни моей мамы. У Вас должна быть настоящая, полноценная жизнь со здоровой женщиной. Я лечусь, я пытаюсь вылечиться, пытаюсь остаться в живых, чтобы выйти замуж, родить детей. Я очень хочу всего этого, но врачи не дают мне никаких надежд. Если же каким-то чудом мне удастся остаться в живых и если Вы к тому времени не будете связаны семейными узами и будете готовы принять меня, лет через пять или шесть я найду Вас. Принять меня тогда или не принять будет только Ваше право. В любом случае огромное спасибо Вам за наше знакомство, за эту сказочную ночь. Прощайте!

И на том свете Ваша Лена».

Полковник сел, задумался, перечитал записку еще раз.

«Да что за черт побери! Зачем она написала это письмо? И как теперь мне жить, зная, что, возможно, где-то есть мой ребенок? И почему она просит, умоляет не искать встречи?»

Ворошилов несколько дней ходил так, будто его разжаловали в звании и снизили в должности до командира взвода: «Да что такое! Да как! И что мне делать?»

Я, разумеется, пытался успокоить друга:

– Слушай, а вдруг это такая ловкая рыбалка, чтобы тебя на крюк посадить? Вижу по письму, что она неглупая, и, может, она интригу такую задумала?

– Ни фига себе интрига! На фига ей это? Могла вести себя просто. Красивая такая девушка, видная. И скромная. Я бы не отказался на ней жениться. Мне она понравилась. Даже очень понравилась.

– Возможно, действительно она не хочет, чтобы ты овдовел с маленьким ребенком на руках. Но в то же время, зачем она про ребенка? Не знаю, что и подумать.

Мне было искренне жаль друга, но и посоветовать ему я тоже не мог ничего путного. Ситуация для нас оказалась как во вражеском окружении: в плен нельзя и застрелиться не очень хочется.

Выпал первый снег. Броневик полковника под кодовым названием «крузак» тосковал вместе с хозяином уже больше месяца. Время неумолимо пролетало мимо нас. Планы по захвату желанной жертвы в любовные объятия оказались на грани провала. Жених скучал. Скучал и тосковал. Тосковал и жалел. Жалел и грустил. Грусть его сковала и мои мысли, мои действия. Я боялся встречи с ним. Что сказать ему? Чем утешить? Этого я не знал.

Ходила к нему по-прежнему, правда, Юля, но тоже не могла утешить своего «папика». Как я