Читать книгу - "Ты тоже видишь смерть - Морита А"

Только я про себя порадовался, что день получился неожиданно насыщенный, как вдруг динькнул телефон.

«Можем встретиться?» — писала Куросэ. Поскольку я на сегодня запланировал еще кое-какие дела, то не стал отвечать.

Напоследок я хотел навестить бабушку в больнице. Я не знал, сколько раз выпадет такая возможность, поэтому решил ходить, когда получается.

Скажем, завтра выходной, можно заглянуть. Но не только: еще буду время от времени заворачивать по пути из школы. Преисполненный решимости, я шагнул в лифт.

На четвертом этаже опять миновал комнату отдыха, но на сей раз никого там не застал. Вдруг я вспомнил ту переписку в твиттере и заглянул в зал. Вот и девушки, которая постоянно сидела тут с альбомом, скоро не станет. Что она чувствовала? Что рисовала? Наверное, я уже никогда не узнаю.

Я встал у окна, любуясь далекими красками затухающего заката. Сверкнула первая звезда.

Через несколько минут я все-таки поспешил в палату к бабушке. Скоро ужин. Надо перед ним хоть немного с ней поболтать.

Дверь в ее палату была открыта, и я без колебаний шагнул внутрь. Однако так на пороге и застыл. Время будто остановилось на миг, когда я увидел бабушку с толстым томиком в руках.

Над ее головой колебалось число 95. Бабушка меня пока не заметила и только с нежностью перелистнула страницу. Я же стоял, не в силах оторвать глаз от зловещего знака.

— Молодой человек, извините…

Это медсестра принесла ужин, и я тут же уступил дорогу, сбегая вон.

Я присел в пустой комнате отдыха и повесил голову. Конечно, я знал, что однажды этот день придет. Бабушка вообще прожила уже намного дольше, чем ей обещали врачи. Но все-таки я надеялся, что успею умереть раньше. Ну почему именно теперь? Зачем я увидел? Зачем? Зачем?..

По щекам покатились слезы. Бабушке осталось чуть больше трех месяцев. Меня к тому времени уже не будет. Лучше бы я не знал. Я бы предпочел умереть, уверенный, что бабушка еще поживет. Сколько я ни стирал слезы, все время натекали новые.

— Ты в порядке? Вот, возьми, — вдруг обратились ко мне мягким голосом.

Я поднял глаза и обнаружил перед собой бледную девушку с числом 15 над головой, она заботливо протягивала мне голубой платок. Под мышкой девушка держала альбом.

— Все хорошо. Не обращай внимания.

Платок я не взял и отвернулся. Девушка присела рядом. От нее пахло цветами.

— Тогда почему ты плачешь? — спросила она, как будто успокаивала ребенка.

— Просто, — буркнул я, не удостаивая ее взглядом. Больше всего мне хотелось побыть в одиночестве.

— Понятно. — Девушка раскрыла альбом на чистой странице, вытащила из пенала с разноцветными карандашами простой и начала что-то набрасывать.

— Извини, но если ты рисовать собралась, то, может, лучше за столом?

— Мне и здесь хорошо. Хотя, если я мешаю, то, конечно, уйду.

— Да нет, нормально…

Она осталась, а я опять повесил голову. Комната отдыха погрузилась в молчание, и только еле слышно шелестел по бумаге карандаш.

Несколько минут спустя я все же выпрямился и взглянул, что у нее получается. Рисовала она намного лучше, чем я ожидал.

— Что это за цветы? — неожиданно для самого себя спросил я.

Девушка накидала три каких-то цветка, которые пока не раскрасила.

Не отрываясь от работы, она ответила:

— Герберы. Слышал про такие?

— Угу.

— Мои любимые цветы, — лучезарно улыбнулась она.

Тебе умирать скоро, разве сейчас до рисунков…

— Зачем ты рисуешь? Не жалко времени?

«Тебе осталось всего две недели, а потом умрешь!» — думал я, но и под пытками бы не сказал этого вслух.

— Рисунки мне как жизнь.

— Гм? В смысле? — Почему-то ее слова задели меня за живое.

— Тебе не кажется, что жизнь человека похожа на картину?

— В каком это месте?..

Рука девушки застыла, и она посмотрела на меня:

— Все мы рождаемся белыми холстами, на которые постепенно ложатся штрихи судьбы. Поначалу — как карандашный эскиз, но постепенно мы встречаем все больше людей и перенимаем у них краски. Когда в моей жизни появились люди, которыми я дорожу, мир заиграл яркими цветами.

О ком бы она ни говорила, эти люди очень много для нее значили. Лицо девушки осветилось улыбкой.

Потом она вытащила красный, желтый и оранжевый карандаши, и я пристально вгляделся в эти цвета. Вот лепестки первой герберы окрасились красным.

— Мы разукрашиваем свой холст встречами — и вот картина готова. Жизнь полна радостей и печалей, но картину нельзя бросать на полпути. Моя пока не закончена, так что умирать еще рано, — сказала она, меняя карандаш на оранжевый.

Картинка на листке оживала. Легкие движения пальцев меня завораживали.

— Не знаю. На рисунке косяк еще можно поправить, а в жизни — никак. Все-таки это не одно и то же, — упрямо подловил я ее.

Девушка только очаровательно улыбнулась и покачала головой:

— Вот и неправда. Можно исправить любые ошибки. В живописи мастерство растет с опытом, и в жизни так же.

— Ну не знаю, — пробурчал я и поднялся на ноги.

Девушка ни капли не сомневалась, что права, и беседа давалась мне морально тяжело.

— Прости, больше не отвлекаю. Пойду. А ты рисуй, рисуй.

— Что-то у меня такое ощущение, что ты меня за маленькую держишь. Между прочим, я почти наверняка старше! — тепло улыбнулась она.

К этому времени она уже закончила работу, и на белом листе теперь красовались красная, желтая и оранжевая герберы.

Я еще недолго их разглядывал, кивнул на прощание и ушел.

Человек за меня переживал, спросила, почему я плачу, — и вот каким холодом я ее обдал. Еще раз увидимся — извинюсь. Но пока что я брел по коридору, уныло уставившись под ноги.

Наступило воскресенье, и я проснулся рано, но упрямо не вставал, раз за разом погружаясь в дрему. Потом затрезвонил телефон и вырвал меня из объятий ленивого сна.

Очень немного людей будут так меня донимать. И в самом деле это меня закидывали сообщениями Кадзуя с Куросэ.

Даже не сомневаюсь, что они меня призывают завтра возвращаться в школу. Я поленился открывать уведомления, отрубил звук и сунул телефон под подушку.

Перевалило за полдень. Кажется, я опять уснул. Ночью плохо спалось из-за того, что я теперь знал, сколько осталось жить бабушке.

Спустившись на первый этаж, я обнаружил на столе омурайсу23. Мама, видимо, куда-то ушла. Я подогрел блюдо, снял покрывавшую его пленку и набросился на еду. Может, никогда больше не доведется попробовать маминого омурайсу… Стало так тоскливо, что слезы застлали глаза. Я изо всех сил держался, чтобы они не пролились, и заедал печаль ароматным рисом с пряным кетчупом.

После завтрака я опять забился в комнату и склонился над книгой. От большого запаса осталось всего две штуки. В обычной ситуации я бы уже паниковал и бежал в книжный за новой порцией, но теперь уже ни к чему. Если вдруг не успею дочитать, то попрошу положить их со мной в гроб…

Как раз, когда мне пришла в голову эта дурацкая мысль, позвонили в дверь. Мне было лень вставать, поэтому я продолжил чтение, но неизвестные гости позвонили и во второй, и в третий раз, и пришлось тащиться в прихожую.

— Ничего себе ты долго шел! Спал, что ли?

На пороге меня встретила Куросэ, укутанная в непроглядно-черное пальто.

— Ты откуда знаешь, где я живу? Не припомню, чтобы я давал адрес.

— У Кадзуи спросила. Я тебе писала. Ты что, телефон не смотрел?

— Нет, не смотрел…

Куросэ так ежилась, что пришлось впустить ее в дом и проводить к себе в комнату.

— Ого. Тут неожиданно… обычно, — заметила она, раздевшись и оглядевшись. Под черным пальто скрывалась одежда того же цвета.

— А ты думала, как?

— Что у тебя тут все в фигурках милых девочек и всякие подозрительные журналы стопками валяются.

— Не держу ничего подобного.

— О, я эту читала! — воскликнула Куросэ, вынимая из шкафа и пролистывая книжку.

Надо же,