Читать книгу - "Пиноккио. Философский анализ - Джорджо Агамбен"

требовалось для празднования Элевсинских мистерий. Эразм добавляет: так можно сказать про тех, кто делает работу для других, но не получает от этого никакой пользы, а только издевательства, «как и человек, подносящий остальным еду, к которой не имеет права притронуться». Именно в этом месте философ цитирует роман Апулея и любопытным образом приписывает автору превращение, которое испытал на себе главный герой: «Эта фраза как будто отсылает к Апулею, когда он притворяется ослом, несущим на себе по городам и весям (circumferentem) изваяние богини Цереры». На самом же деле несчастный, обращенный в животное Луций претерпевает все возможные невзгоды и лишь в конце его допускают к мистериям, посвященным богине с множеством имен, среди которых – Церера, Венера, Прозерпина, хотя речь, конечно, об Исиде. В посвящении ему помогает обряд, описанный в последней, одиннадцатой книге романа: герой съедает венок из роз и заново обретает человеческий облик. Гипотеза Эразма состоит в том, что все то время, пока он пребывал в шкуре осла, Луций-Апулей был связан с вышеуказанной богиней, распространял ее культ, «нося на себе» его предметы, хотя ровным счетом ничего от этого не выгадал. А еще – что обратился ослом не выдуманный персонаж, а сам Апулей из Мадавры.

Эразм предпочитает не называть один из своих источников – басню Бабрия, древнегреческого поэта III в. до нашей эры. В ней рассказывается об ослике, который нес на спине изваяние Исиды и, видя, что, куда бы он ни шел, благочестивые сторонники культа склонялись перед своей покровительницей, счел, будто они воздают честь ему и посему невероятно возгордился – до тех пор, пока возница как следует не хлестнул его кнутом и не прикрикнул: «Осел ты паршивый, ты никакой не бог, ты просто несешь его!» (Non es Deus tu, aselle, sed Deum vehis). То есть он не просто тащит на себе тяжести и не получает от этого удовольствия, но еще и не осознает, что именно делает.

В этом смысле Пиноккио ничем от него не отличается. Названием «Золотой осел» мы обязаны святому Августину (в ранних списках роман Апулея называется «Метаморфозы», то есть превращения, прямо как известная новелла Кафки); он же сообщает нам, что люди, обращенные в животных, подобно герою этого произведения, сохраняют человеческое сознание и одновременно существуют в двух ипостасях. Хотя в чужих глазах они всего лишь свиньи, кобылы или ослы, они переживают события так же, как люди, и несут на плечах их таинства. Точнее, как мы видели, посвящение происходит лишь отчасти, поскольку сознание раздваивается, и герой, словно двигаясь во сне, одномоментно живет в двух параллельных, но отличных друг от друга мирах. Превращение в животное нужно затем, чтобы персонаж смог попасть в высшие сферы, где обитают боги, но при этом не осознавал происходящего, ведь если мы станем ослами и сохраним присущий людям рассудок, то все равно не поймем смысла того, что с нами случилось. Так и ослу, в свою очередь, недоступна тайна человеческой жизни, которую он несет на спине, точно изваяние богини. Это метафорическое раздвоение дает ключ к истинному прочтению любой книги: читая ее, мы отождествляем себя с ее героями (вместе с Пиноккио мы облекаемся в ослиную шкуру и становимся «идиотами» вместе с князем Мышкиным), но в чем-то остаемся самими собой, а таинство, в которое нас посвящают, словно повисает в воздухе. Из этого ясно, что ответить на вопрос «Кто несет с собой таинство – осел или человек?» отнюдь не просто, и результат того, как мы выйдем – или не выйдем – из этого затруднительного положения, покажет, насколько важно каждое из наших прочтений и пережитых нами событий.

Два вышеупомянутых начала (деревянная кукла и осел) определяют подлинный сюжет истории Пиноккио или, по крайней мере, последней ее части, где повествуется о много раз предсказанном ранее превращении. Кукла (человек?) – загадка для осла, а осел – загадка для слишком человечной куклы.

Так или иначе, стоит ему испытать на себе метаморфозу, деревянный человечек теряет дар речи и изъясняется «на ослином диалекте», то есть ревет, а еще ему предстоит «волей-неволей» пережить три долгих месяца лишений, после того как пять предыдущих пролетели за один миг в Стране увеселений. Затем случается еще одно превращение: в «звезду арены», которая прыгает через обруч и танцует вальс и польку. Неясно, откуда его новому хозяину известно, что его зовут Пиноккио, но именно это сообщает афиша («знаменитый ослик Пиноккио»). Однако эта неизменность имени подтверждает: суть деревянного человечка остается прежней, он сохраняет себя и в ослином облике. Именно поэтому ему не нравится вкус сена, хотя затем он, как подлинное травоядное, признает, что с ним вполне можно мириться. Во время представления Пиноккио замечает среди зрителей Фею и может понять, кто это, только потому, что остается куклой: на сей раз она принимает облик «прекрасной дамы, на шее у которой красуется массивное золотое ожерелье, а с него свисает медальон» – внутри спрятан портрет героя. Вероятно, в результате этого злополучного узнавания он переволновался и поэтому сломал ногу, прыгая через обруч. Коллоди, кстати, в этом месте употребляет слово gamba («человеческая нога»), а не zampa («нога или лапа животного»), и тем самым подчеркивает двойственную природу персонажа.

Хромого осла продают за двадцать сольдо человеку, который хочет натянуть его кожу на барабан, а затем отдать сельским музыкантам. Тот без особых угрызений совести «вешает животному на шею камень, привязывает ему к ноге веревку» и бросает, точнее, сталкивает с утеса в море и дожидается, пока несчастный утонет. Снова появляется родственная герою морская стихия, которая больше не покинет его почти до конца книги, и скрытый под ослиной шкурой деревянный человечек возвращается к жизни. Когда предполагаемый убийца вытягивает наружу живого паяца вместо мертвого осла и не на шутку изумляется, Пиноккио сообщает ему: как только он упал в воду, «целый косяк рыб, очевидно приняв меня за самого настоящего дохлого осла, набросился на меня и принялся глодать: <…> одни грызли уши, другие – морду, третьи – шею и гриву, четвертые – кожу на ногах, пятые – шкуру на спине, <…> а когда они, наконец, доели всю эту ослиную кожуру, что покрывала меня с головы до пят, то, конечно же, добрались до костей, <…> точнее сказать – до дерева». Древесное, лесное начало осталось нетронутым, скрывшись под ослиной оболочкой, как будто обе этих части сосуществовали, никоим образом не соприкасаясь друг с другом.

С этого очередного погружения в воду начинается последнее приключение Пиноккио: