Читать книгу - "Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич"

ему удается получить разрешение на проезд до Владивостока через Харбин. Да, это Маньчжурия. Но так ли уж надежен Владивосток? Надо остановиться в Харбине, отдышаться, осмыслить этот последний год, от которого можно было потерять голову.

«26 января. Приехали в Маньчжурию. Таможня, граница. Китайцы, японцы, военные, русские. Купили белого хлеба коврижку фунта в полтора за 45 р. сибирскими. На станции продаются разные вещи, как-то: куклы, духи, серебрянные чайнички и пр. Бутылка пива — 75 р. Будем стоять здесь до завтра».

Харбин стал ему убежищем на целых 15 лет. Там он обрел профессорскую стать, научный авторитет, имя в университете и эмиграции. Там были написаны им самые ценные работы, там он выступил с идеей «смены вех».

Дневник открывает профессора

Вернемся к дневниковым записям Устрялова, относящимся к омскому и иркутско-читинскому периодам его жизни. Это 1919-й и начало 1920 года. Они впечатляют. Прежде всего тем, как он описывает перипетии судьбы параллельно с деталями быта. Эти булки, жирные гуси по недорогой цене, молоко в крынках, сибирская наливка — дорогие артефакты времени. Но, конечно, самый яркий след оставляют его размышления о времени и о себе. В них главенствует ум не пропагандистский, а профессорский. Взгляд на события объемный и сторонний — диалектический взгляд, не пресмыкающийся перед метафизической рефлексией уязвленного интеллигента.

В этот период он служит у Колчака, верно служит. Но с первого дня в своих записях он регулярно оценивает большевиков, их политику, тактику, идеи, влияние, изменение своего настроения в отношении их. Честен и хладен его профессорский ум, представивший ту историю нам сегодняшним в незамутненном состоянии. Дневнику ведь доверяют самое сокровенное.

Если собрать эти оценки воедино, выбирая из дневниковых дней, то концентрация их производит достаточно сильное впечатление.

«Жизнь все время, как на вулкане. Мало у кого есть надежда победить большевиков (Омск, 09.02.1919).

Вчера читал доклад о Советской России в заседании «Восточного Отдела Центрального Комитета Партии Народной Свободы». Говорил о мудрости Ленина и о силе большевиков. В общем тревожные перспективы (Омск, 14.02.1919).

По-видимому, фатально назревает японская “ориентация” — последняя ставка. Большевики будто бы подходят к Одессе, и Деникин признает опасность положения. Да, великая русская революция достойна Великой России! (Омск, 04.03.1919).

Большевики, видимо, держатся крепко. Молодцы! Говорят, Украина уже окончательно ими очищена и близится решительная схватка с Деникиным… Мы должны “до полной победы” продолжить нашу борьбу с большевизмом, но мы обязаны воздать ему должное. Теперь уже нельзя противопоставлять его французскому якобинизму. Их устойчивость одинакова… (Омск, 7—8.03.1919).

Большевики — как затравленные звери, умирают, но не сдаются. Честь им и слава! Возможно, что они попробуют и им удастся ближе сойтись с Германией и тем подбросить хвороста в угасающий очаг всемирной революции (Омск, 26.05.1919).

В общем, тревожно. Начинаются там и сям “панические” разговоры, обыватели готовят чемоданы, “беднота” открыто радуется и поджидает большевиков. Говорят, и в сибирских деревнях настроение большевистское. Не переболели еще, не знают, на себе не испытали, что такое Советская власть, а ведь рассказам русский человек плохо верит. Эмпиризм дикарей — ничего не поделаешь. Возможно, что Сибири еще суждено испить эту горькую чашу (Омск, 10—11.07.1919).

Видимо, лозунг “цель оправдывает средства” ему (Колчаку. — Авт.) слишком чужд, органически неприемлем, хотя умом, быть может, он и сознает все его значение. В этом отношении величайший человек современности (тоже к гордости нашей русской) Ленин — является ему живым и разительным контрастом (Омск, 21.07.1919).

В народе повсюду большевизм, везде враждебная атмосфера, радостное ожидание. Тяжко. Опять бежать? Зачем? Куда? Не бесполезно ли? Ужели прав Дурденевский — «конец Вандеи»? (Омск, 12—13.08.1919).

Был бы смысл в победе большевиков, в объединении ими всей России. Но ведь этого нет! (Омск, 15.08.1919).

Большевики торжествуют на всех фронтах. Тяжелое чувство, камень на душе (Омск, 25.08.1919).

А финал ужасен, кругом разложение и смерть. Нет надежды на улучшение, нет веры в дело… Кризис назрел, душно в старой рамке (Иркутск, 19.12.1919).

Повсюду царит мелкий бес, и, конечно, будет только справедливо, если большевики пройдутся здесь своей метлой (Иркутск, 24—25.12.1919).

Пришла пора — ничего не поделаешь. Большевизм побеждает, победит — я, по крайней мере, в этом почти не сомневаюсь. Он объединит Россию — честь ему и слава! Боже, как глубоко все ошибались, ничего не поняли (Иркутск, 03.01.1920).

Тяжело на душе. Окончательно рушится привычная идеология, отвергнутая, разбитая жизнью. Уже давно сомнение закрадывалось в душу, но теперь уже ясно: большевизм побеждает и вооруженная борьба против него не удалась. Скрывать от себя дальше эту истину просто бессмысленно, глупо (04.01.1920).

Хочется писать (опять “пересмотр идеологии!”), но ведь негде печатать, все в прошлом. Катастрофа, крушение сверху донизу. Сплошная ошибка — вовне представляющаяся преступлением. Опустошена душа в смысле личного содержания. Ужасно (Иркутск, 09.01.1920).

А мы? “Слуги реакции”. Действительно, дикою игрой рока попал в типичные “публицисты реакции”, в Меньшикова, если не Гурлянда, колчаковщины! Чудно. Спета ли песня? Помню, как-то в беседе с Ключниковым перед его отъездом обсуждали эту проблему. Он еще говорил — “ну, если увидим, что ошибались — придет время и встретимся с большевиками”. Он быть может прав, я соглашался. Теперь вот осуществилось… Уехать на Восток, оттуда кругом — на юг России, оттуда — в Москву! Вот бы счастье, даже не верится… А потом — да здравствует Советская Россия! (Иркутск, 10.01.1920).

Мы боролись, стараясь подбодрить себя и других. Но подлинной бодрости, уверенности в успехе, как и настоящей веры в белое дело, — не было; по крайней мере, во мне. Вера в Россию — была и осталась. Но не покидали сомнения, исчерпывается ли Россия — “нами” белыми (Харбин, январь 1935 г.)».

Более всего поражают его оценки Ленина, большевизма, революции. Он заявляет, что только великой России может соответствовать размах русской революции. Не переворот, а именно великая революция, которая достойна великой страны России. И эту революцию он связывает с именем Ленина, оценивая его как величайшего человека современности «к гордости нашей русской».

Это Устрялов пишет поздно вечером в заветном дневнике, а днем он руководит пресс-центром Колчака. Раздвоение личности идеолога-пропагандиста? Вряд ли. Скорее констатация того, что противник могуч и силен идейно и морально. Великий противник, с которым сразиться идейно и пропагандистски великая честь.

Эти оценки не могли простить ему спустя годы в белой эмиграции. Лучший ее публицист Роман Гуль язвил: профессор Устрялов писал «о Ленине несусветную восторженную чепуху»2. А профессор Савицкий, один из творцов концепции евразийства, выразился еще проще — «придурок» этот Устрялов.

Но ведь действительно большевизм и его вождь — противники достойные. О недостойном противнике не скажешь: «Большевики умирают, но не сдаются. Честь им и слава». И при этом они используют все средства, в отличие от Колчака, пытающегося соблюсти моральные принципы. Да, супостаты, «правительственные агенты», вываляли эти принципы в грязи. Но все же Ленин, который принимает лозунг «цель оправдывает средства», становясь в этом случае «разительным контрастом» Колчаку, что подчеркнуто Устряловым, — больший патриот России. И вот почему. Он, как лидер большевизма, объединит Россию, ему, большевизму, не нужна «японская ориентация», как и американская тоже.

Чем ближе конец колчаковщины, которую народ не принял («в народе повсюду большевизм»), тем больше разложение, мелкое бесовство, конец которому, делает он вывод, могут положить только большевики, пройдясь «своей метлой», и это «будет только справедливо».

Но главный мужественный вывод иной: в схватке двух идеологий — белой и красной — белая потерпела поражение. Он безжалостен