Читать книгу - "Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева"

Люка медленно обходит розовый дом. Двери на балкон заперты, и окна все закрыты. Нет, не все. Люка берется за розовую ставню, за ней окно только притворено. Люка смотрит на него. Темно… Но как же? Она так и уйдет, ничего не узнав? Окно низкое. Вот взяться покрепче за подоконник и… Вот так. Люка спрыгивает на пол. Это столовая. Буфет с пестрыми тарелками. У стульев высокие спинки. На стене заяц из папье-маше. Неинтересно. Люка толкает дверь. Она в большой темной комнате. Свет пыльной полосой падает в открытую дверь. Тихо, так тихо, как бывает только в совсем пустом доме. И вдруг становится страшно. Кажется, что кто-то там, за спиной, шевелится в углу. Люка оборачивается. В углу, в глубине узкого зеркала, слабо желтеет ее платье. Ее светлые волосы и испуганное лицо расплываются мутным пятном. Люка вскрикивает и толкает ставни. Комната полна солнца, и в зеркале отчетливо отражается розовая Люка, вся, такая как есть. Даже дырка на юбке. Чего же бояться?..

У стены письменный стол, и на нем четыре десятифранковых бумажки. Люка смотрит на них, протягивает руку, трогает их. «Новенькие, хрустят… На сорок франков можно много сделать».

Люка выдвигает ящик стола. На самом верху недописанное письмо. Она берет его и читает.

«Моя маленькая девочка, я сегодня опять провел весь день у вас и не мог тебе сказать, как я люблю тебя. Меня это мучает. Твоя мать, твоя сестра…»

Люка держит листок в руке, рука дрожит, и ноги подкашиваются. Она садится в кресло, закрывает глаза, прижимает письмо к груди.

«Моя маленькая девочка, я люблю тебя». Наконец. Наконец. Сколько времени она ждала. «Моя маленькая девочка». Ведь она знала, знала. Еще зимой под зонтиком, еще в Мондоре…

«Моя маленькая девочка, я люблю тебя…» Люка крепче прижимает письмо к груди. И как раз под письмом сердце. Оно бьется так счастливо, так спокойно. Совсем легко, совсем тихо, не громче, чем часы на стене. Вот оно, вот оно, счастье…

Люка целует письмо, кладет его обратно в ящик, медленно встает, улыбаясь, трясет головой: ах, как я счастлива. Потом подбегает к окну, выпрыгивает в сад, притворяет розовые ставни. Но рука ее снова просовывается в комнату, и четыре скомканные десятифранковые бумажки шурша падают на пол.

3

Люка сидит за ужином перед тарелкой с варениками. Слева Вера, напротив Владимир Иванович и Арсений, справа Екатерина Львовна. Вареники с вишнями, очень вкусные, но глотать трудно, горло сжато, оно такое узкое, что вареник не пройдет. И пробовать не стоит — подавишься.

— Люка, отчего ты не ешь?

Люка проводит рукой по лбу:

— Не хочется. Голова болит.

— Опять ты по солнцу без шляпы бегала. Как ты бледна, синяки под глазами, — беспокоится Екатерина Львовна.

Люка отодвигает стул и встает:

— Я лучше пойду лягу. Спокойной ночи.

Мать и Вера целуют ее. Арсений протягивает руку:

— Чтобы завтра молодцом быть, Люка.

Ладонь у него сухая и немного жесткая. Глаза смотрят холодно. Как он может так притворяться? Но она знает: «Моя маленькая девочка, я люблю тебя».

— Спокойной ночи, Арсений Николаевич. Спокойной ночи, Володя.

Люка поднимается по лестнице, но вместо того, чтобы пройти к себе, быстро входит в Верину комнату. Темно, зажигать света нельзя — могут снизу увидеть. И не так уже темно, в окно светит луна. Люка подходит к шкафу. Дверцы шкафа скрипят, в темной глубине его печально и беспомощно висят платья, как семь повешенных жен Синей Бороды. Люка дергает за кушак белое платье, и оно с жалобным шелковым вздохом падает на пол. Люка поднимает его. Теперь чулки. Но ящик комода не поддается. Заперто. От каких воров, подумаешь, и как же без длинных чулок? Ничего, ведь платье длинное. Она берет с туалета пудру, духи, коробочку с тушью для ресниц, красный карандаш. Все. Теперь к себе.

Ключ щелкает в замке. Люка зажигает свет, снимает платье, душит грудь, плечи и колени. Так делает Вера, так надо. Потом перед зеркалом подводит глаза, мажет губы. Неужели это она, Люка? Эта женщина с большими светлыми глазами, с голыми плечами, в широком длинном платье? И лицо совсем новое, возбужденное и счастливое.

— Какая красивая. Прелесть, — громко говорит Люка. Понятно, что в нее влюблен Арсений. Как в такую не влюбиться?

Она медленно проходит по комнате. Пусть на нее посмотрят стулья, кровать, книги и цветы на обоях. Они никогда еще не видели такой красивой, такой счастливой. Разве есть на свете кто-нибудь красивее и счастливее ее? Она снова смотрится в зеркало. Все хорошо. Теперь остается только ждать…

Она тушит свет, садится в кресло перед открытым окном. В саду тихо раскачиваются черные деревья. Звезды в разорванных облаках блестят, как маленькие серебряные рыбки в рыбачьих сетях.

Из-за беседки медленно поднимается большая, круглая, зеленая луна.

Снизу с террасы доносятся голоса:

— Сыграем еще партию, Арсений Николаевич.

— Не довольно ли? Уже поздно.

Стук шахмат, падающих в ящик.

— Вера, спой что-нибудь.

— Я устала, Володя.

— Вера Алексеевна, спойте, прошу вас…

Слышно, как Вера садится за рояль.

Люка недовольно двигается в кресле: «Ну, завели шарманку, теперь надолго. А я жди тут…»

Вера поет. Ее легкий голос летит по саду. Такой нежный, такой трогательный. Люка слушает, прижав руки к груди, и вдруг все забывает: свое ожидание, и свое волнение, и то, что ей предстоит этой ночью. Как хорошо поет Вера. Как хорошо…

Верин голос летит все выше и выше над черными деревьями, под зеленой луной. Нет, это не Верин голос, это она, Люка, летит. Как легко, как блаженно, как страшно. Все выше и выше, мимо облаков, мимо звезд в сверкающем воздухе, и уже нельзя дышать, и глаза уже ничего не видят, кроме огромной, зеленой, прозрачной луны.

Пение обрывается.

— Я устала, — жалобно говорит Вера.

Крышка рояля хлопает.

Люка вздыхает, опускает руки. Что это было?.. Она плакала. Она быстро вытирает щеки. Нет, краска с ресниц не потекла.

Внизу двигают стулья. Прощаются. Сейчас, сейчас.

От волнения Люка зажимает уши руками. Кровь шумно стучит в висках. Сейчас, сейчас. Все лягут, и тогда…

Вера тяжело поднимается по лестнице:

— Тише, Володя. Разбудишь Люку.

Верина комната рядом, и через стенку слышно:

— Ты завтра едешь в Париж?

— Да, придется. Я вечером вернусь.

— Посиди со мной, Володя, пока я не засну. Мне грустно.

— Но, Верочка, почему тебе грустно?.. Не надо…

— Ах, я не знаю. Я боюсь. Мне так грустно, так страшно. Знаешь… — Дальше шепот.

Люка нетерпеливо болтает ногами.

Скоро ли угомонятся? Наконец