Читать книгу - "Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева"

— Мы здесь живем.

— Неужели? И я тоже. Вот моя дача. Та розовая, на углу. Мы опять соседи, как в Мондоре.

Вера улыбается:

— Мы так давно не виделись. Мама будет очень рада. Зайдем к нам.

Люка бежит вперед предупредить, проносится через сад и, задыхаясь, вбегает в дом:

— Мама, мама! Да где же ты?

Екатерина Львовна выходит, держа в руках маленький вязаный чепчик:

— Что? Что такое?

— Мама, Арсений Николаевич. Он здесь. Он живет с нами рядом, — захлебывается Люка.

— Вот как?

Екатерина Львовна почти не удивлена.

— Мама, он идет сюда!

— Ну хорошо, пусть идет. Но ты-то чего так кричишь?

Люка смущается:

— Я… Я пойду руки вымыть, — и бежит наверх.

У себя Люка садится на пол и раскачивается из стороны в сторону:

— Он здесь, он здесь, он здесь…

Потом вскакивает, смотрит в окно.

Арсений и Вера идут по саду. И все кругом: жасмин, левкои, трава, деревья и небо — вдруг меняется. Все становится волшебным, звенящим, летящим. И даже Вера, тяжелая утка Вера кажется легкой белой бабочкой. Все кружится. Сад медленно плывет перед глазами. Люка глубоко вдыхает теплый воздух и снова садится на пол.

Снизу уже слышатся голоса:

— Вот и отлично, теперь мы вас не выпустим. А то за всю зиму ни разу не были у нас.

— …Я тоже очень рад, поверьте…

Люка встает, моет лицо и руки — зачем? Она все равно не посмеет сойти. Причесывается, смотрит на себя в зеркало и трясет головой, чтобы снова растрепать волосы, а то будто корова языком прилизала. Нет, она все равно не сойдет…

Снизу голос Екатерины Львовны:

— Люка, где же ты? Иди чай пить…

— Сейчас, мама.

Люка остановилась красная, с бьющимся сердцем. Как она выйдет такая, все сейчас поймут.

Но никто не обращает на нее внимания. На пестрой скатерти стоят голубые чашки. Большой шмель кружится над вазой с жасмином. Самовар блестит, все такое привычное, совсем как всегда…

2

Арсений Николаевич читает вслух только что полученную из России книгу. Вера шьет, склонив набок маленькую круглую голову. В пальцах Екатерины Львовны мелькают длинные желтые спицы. Клубок розовой шерсти мягко падает со стола и катится по полу.

Розовый — ведь непременно будет девочка. Для девочки всегда розовое.

Люка сидит в углу на соломенном стуле и пристально смотрит на Арсения. Она не слушает. Какое ей дело? Разве можно интересоваться чужой жизнью, когда своя собственная жизнь громко стучит в груди, когда чувствуешь себя оглушенной, ослепленной ею и боишься только одного: как бы не задохнуться от счастья… Люка крепко сжимает худые руки на коленях.

Это он, это Арсений. Он тут, и вчера был, и завтра будет. «Хорошо тебе, Люка?» — спрашивает она себя, зажмуривая глаза. Солнце светит прямо на нее. Деревья шумят. Влажные волосы прилипают ко лбу. «Чудные дни наступили для нас, сердце мое, — вспоминает она строчку какого-то стихотворения. — Чудные дни наступили для нас с тобой, Люка…»

— Помилуйте, товарищ…

Люка крепче зажмуривается. «При чем тут товарищ, какой товарищ? Арсений говорит: „Я люблю вас, Люка…“»

— Так что, товарищ, всю Гражданскую войну…

Но это значит: «Неужели вы не понимаете, Люка, что я люблю вас?..»

Пчелы громко жужжат в горячем воздухе. Как пахнет левкоями.

— Хватит. — Вера встает. — Я устала. Завтра кончим.

Арсений послушно кладет книгу на стол:

— Нравится вам?

— Очень интересно, — рассеянно говорит Вера. — Но мне пора идти гулять.

Арсений поворачивается к Люке:

— Вот кто внимательно слушал. Я даже удивился. Вам нравится, Люка?

— Ужасно нравится.

— Вам жаль Мейчика?

«Какой такой Мейчик? При чем тут Мейчик?» Люка краснеет и опускает глаза.

— Очень, очень жаль.

— Люка, да ты никак плакала? Вот это слушательница. Не то что я. Я даже толком не разобрала, в чем дело.

Вера берет шляпу:

— Идемте, Арсений Николаевич, в лес. Там не так жарко.

Люка вскакивает:

— И я, и я с вами.

— Нет, — останавливает Екатерина Львовна. — Ты останешься дома.

— Но почему?

— Вера устала. Ты все болтаешь, прыгаешь, от тебя голова болит.

— Пусть идет, если хочет, мне не мешает, — говорит Вера, но Люка по глазам видит, что она недовольна.

— Нет, Люка мне нужна. — Екатерина Львовна берет дочь за руку. — Ты останешься со мной.

Арсений молчит. Хотя бы он заступился за Люку. Но он уходит вслед за Верой с пледом на руке, если Верочке в лесу сесть захочется, и зонтиком, если Верочке солнце надоест…

Люка смотрит им вслед. Ушли…

— Мама, я тебе нужна?

Екатерина Львовна продолжает вязать.

— Четырнадцать, пятнадцать, — считает она петли. — Не мешай.

— Ведь ты сказала, что я тебе нужна?

— Иди играть в сад.

— Но ты сказала…

Екатерина Львовна поднимает глаза от работы:

— Ну и сказала… Что же ты со мной за это сделаешь? Большая, кажется, можешь понять, что Верочку теперь раздражать нельзя. Дай ей хоть немного от тебя отдохнуть.

— Отдохнуть?..

Екатерина Львовна снова накидывает петли.

— Иди играть, Люка. Не приставай.

Люка спускается в сад.

Вере надо от нее отдохнуть. И ему, Арсению, тоже. Конечно, она надоедает им. Они рады от нее отделаться. Вот оставили дома. Хуже собаки — собаку бы повели гулять, хуже зонтика — зонтик взяли с собой. А ее, Люку, оставили. На что она нужна?

Люке обидно, Люке грустно. Она шагает взад и вперед по белой дорожке, подходит к забору, открывает калитку. Улица длинная, с узкими тротуарами, с двух сторон заборы и деревья. Воздух пыльный, солнце жжет, и ни одного автомобиля, ни одного прохожего. Господи, какая жара. Господи, какая тоска…

Люка идет вдоль заборов. Вот и дача Арсения. Маленькая, одноэтажная, густо-розовая, как земляничный пирог. И сад маленький, весь в цветах. Ни дерева, ни куста. Только зеленая трава и цветы, белые, красные, розовые, лиловые. И дача, и сад — все совсем особенное, такое, как нигде.

Над цветами кружатся бабочки и пчелы. Солнечный, тающий воздух звенит от жужжания. Цветы глубоко и бесстыдно раскрываются, и пчелы влюбленно прячутся в них. Бабочка садится на красную гвоздику, стебель нежно и покорно склоняется под ней. От разогретой земли, от цветов поднимается тяжелый, раздражающий запах.

Люка смотрит на цветы и вдруг краснеет. Да, все здесь совсем особенное, влюбленное, бесстыдное. И сердце стучит совсем особенно, влюбленно и бесстыдно.

Люка толкает калитку. Сколько раз по этой дорожке ступали его ноги. Сквозь тонкую подошву чувствуется горячая земля. И вместе с ощущением тепла поднимается по ногам и заливает все тело горячая нежность, еще никогда не испытанная, влюбленная и бесстыдная. Ладони становятся влажными,