Читать книгу - "Британия. Краткая история английского народа. Том I - Джон Ричард Грин"

единство, как стремление к местной независимости снова воскресло при первом призыве к ней датчан. Самое верховенство переходило от одного государства к другому: то север властвовал над югом, то наоборот, — юг над севером, но какие титулы ни носили бы короли, каким сильным ни казалось бы их управление, нортумбриец не становился от этого вест-саксом, а датчанин-англичанином. Общие национальные симпатии, правда, уже несколько объединяли страну, но настоящее национальное объединение было еще впереди.

В продолжение двух столетий, отделяющих бегство Этельреда из Англии в Нормандию, от бегства Иоанна из Нормандии в Англию, наша история представляет историю иноземного управления. За королями датскими следовали короли нормандские, за ними — короли анжуйские. При всех этих королях англичане были народом подчиненным, покоренным и управляемым иностранными повелителями, но именно в эти годы чужеземного владычества Англия и стала настоящей Англией. Провинциальные различия исчезли под давлением чужеземцев; это же давление загладило и вред, причиненный национальному строю переходом свободных земледельцев к ленной зависимости от лордов. Сами лорды превратились в «средний класс» с тех пор, как иностранные бароны выгнали их из принадлежавших им усадеб и сами заняли их.

Эта перемена сопровождалась постепенным превращением класса крепостных и полукрепостных крестьян в класс почти свободных людей. Создавшийся таким образом средний класс был подкреплен ростом торгового класса в городах. Иностранные короли содействовали развитию торговли и промышленности охраной правосудия и порядка, а вместе с тем возрастало и политическое значение купечества. Города Англии, в начале этого периода бывшие, большей частью, простыми селами, богатели настолько, что могли за деньги приобретать от короля разные права и вольности. Права самоуправления, свободы слова, общего совещания, перешедшие было от целого народа к одной знати, ожили теперь в хартиях и собраниях горожан.

С политическим развитием шло рука об руку и духовное возрождение. Занятие епископских и аббатских кафедр чужестранцами, говорившими на непонятном языке, отделило высшее духовенство от низшего и от народа; но религия стала живым делом, когда перешла к самому народу, а отшельники и монахи проложили в духовной жизни путь к самому сердцу целой нации. В то же время установление (благодаря завоеванию) более тесных отношений с материком сблизило Англию с художественным и литературным движением других стран. Прежняя умственная косность исчезла, и Англия украсилась великолепными зданиями и оживленными школами. Время для этих успехов принес долгий мир, которым Англия была обязана твердому управлению своих королей; их политическое искусство дало ей административный порядок, а их судебные реформы положили основы ее праву. Короче говоря, двухвековой суровой дисциплине чужестранных королей обязаны мы не только богатством и свободой, но и самой Англией.

Первым из наших иностранных властителей был датчанин. Страны севера, столько времени выбрасывавшие на берега Англии и Ирландии шайки пиратов, превратились теперь в относительно благоустроенные государства. Целью Свейна было создание великой скандинавской империи, главой которой должна была служить Англия. Выполнение этого плана было прервано на некоторое время смертью Свейна, но затем за него с еще большей энергией взялся его сын Кнут. Страх перед датчанами был еще так велик в Англии, что не успел Кнут появиться у ее берегов, как уже Уэссекс, Мерсия и Нортумбрия признали его своим повелителем и снова низложили Этельреда, возвратившегося было после смерти Свейна. В 1016 году смерть Этельреда возвела на престол его сына, Эдмунда Железнобокого; преданность лондонцев позволила ему несколько месяцев сопротивляться датчанам, но решительная победа при Ассендене и смерть соперника отдали во власть Кнуту все королевство.

Датчане стали завоевателями Англии, но они не были для нее чужестранцами в том смысле, в каком позже являлись чужестранцами нормандцы. Их язык мало отличался от английского, и они не принесли с собой ни новой системы землевладения, ни нового государственного порядка. Кнут правил не как завоеватель, а как настоящий король. Расположение и спокойствие Англии были ему необходимы для осуществления его широких планов на севере, где оружие англичан помогло ему впоследствии объединить Данию и Норвегию под своей властью. Распустив поэтому свое датское войско и сохранив только отборный отряд телохранителей, Кнут смело положился на поддержку населения, которому обеспечил правосудие и порядок. Целых двадцать лет он преследовал, по-видимому, одну цель — изгладить из памяти англичан чужеземное происхождение его управления и кровопролитие, которым оно началось.

Переменам в политике соответствовали и перемены в самом Кнуте. Когда он впервые появился в Англии, то показал себя типичным скандинавом: вспыльчивым, мстительным, соединявшим в себе хитрость и кровожадность дикаря. Его первым правительственным действием был целый ряд убийств. Эдрик Мерсийский, с помощью которого он получил корону, был по его приказанию зарублен топором; затем был лишен жизни Эдвиг, брат Эдмунда Железнобокого, детей которого он преследовал даже в укрывшей их Венгрии. Но из дикаря Кнут превратился в мудрого и рассудительного короля. Будучи иностранцем, он тем не менее возвратился к «закону Эдгара», к древней Конституции страны, и не делал никакого различия между датчанами и англичанами. Учреждением четырех графств — Мерсийского, Нортумбрийского, Уэссекского и Восточно-английского — он признал провинциальную самостоятельность, но подчинил их сильнее прежнего. Он даже проникся патриотизмом, восстававшим против иноземцев.

Церковь была центром национального сопротивления датчанам, но Кнут старался всячески обрести ее расположение. Он почтил память убитого архиепископа Эльфги перенесением его тела в Кентербери и пытался изгладить воспоминание об опустошениях своего отца щедрыми дарами монастырям. Он защищал английских пилигримов от альпийских баронов-грабителей. Его любовь к монахам выразилась в песне, сложенной им, когда он слушал их пение в Или: «Весело пели монахи Или, когда король Кнут плыл к ним через обширные воды, окружавшие их аббатство. Гребите, лодочники, ближе к берегу, послушаем, что поют монахи».

Послание Кнута из Рима к его английским подданным указывает на величие его характера и благородное понятие о королевском достоинстве. «Я дал Богу обет вести во всем праведную жизнь, — писал король, — управлять справедливо и богоугодно моим государством и моими подданными и воздавать должное всем. Если до сих пор я сделал что-нибудь несправедливое по молодости или небрежности, то я готов вполне загладить это». Ни один королевский чиновник ни из страха перед королем, ни ради чьего-либо расположения не должен соглашаться на несправедливое дело, не должен делать зла ни богатому, ни бедному, «если только он ценит мою дружбу и свое собственное благо». Отдельно останавливался он на несправедливом вымогательстве: «Я не хочу, чтобы для меня собирали деньги неправедными путями». «Я посылаю это письмо раньше себя, — заключал Кнут, — чтобы весь народ моего государства мог порадоваться моим добрым делам, ибо, как вы сами знаете, никогда я не щадил и не буду щадить