Читать книгу - "Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев"

Тот самый мотоцикл (фото из личного архива Д. Панченкова)

Добираемся до места, и дядька начинает подготовку. Расстилает клеенку, выкапывает небольшую ямку, потом пристраивает лопату между двух деревьев, как перекладину от турника, достает из карманов куртки сверток с хирургическими ножами — один длинный, два коротких. Следом приходит черед барашку: Николай подтаскивает его к ямке, чтобы башка оказалась строго над ней, и оттягивает ее максимально назад, открывая горло.

— Держи передние ноги покрепче и берегись задних копыт, может лягнуть.

Он абсолютно спокоен. Что ему — он каждый день людей режет, подумаешь, какой-то баран. Меня же колотит внутри, во рту какой-то кислый привкус, меня чуть не тошнит, когда после взмаха ножом, располосовавшего горло почти до хребта, в ямку начинает стекать кровь — ярко-красная и алая.

Барашек недвижим, но когда мне кажется, что все закончилось, он неожиданно начинает яростно дергать ногами, я с трудом удерживаю передние, а от задних один раз чувствительно прилетает.

— Нормально? Живой? — спрашивает меня дядька и отрезает баранью башку.

Я киваю и спрашиваю вроде спокойно, хотя голос дрожит:

— Что с головой станешь делать? Шкуру оставишь?

— В муравейнике потом прикопаю и на гараже череп повешу. А шкуру на выброс. Сейчас снимем ее, свалим в нее потроха и прикопаем.

— Со шкурой — да, возни много. Пару лет назад родителям привезли лосиную. Скребли ее, скребли, потом шерсть полезла и от мух спасенья не стало. Так и выбросили, — солидно, как мне кажется, отвечаю я, пытаясь выглядеть знатоком.

Дядька делает круговые надрезы на всех ногах, потом длинный разрез от паха до грудины, открывая взгляду что-то белое, а не ожидаемое красное. Он работает спокойно, не обращая внимания на алеющую и пузырящуюся в ямке кровь. Просит меня взять моток проволоки из коляски и закрутить задние ноги восьмеркой в несколько витков. За эти петли мы подвешиваем тушу на крюк. Теперь удобно заниматься разделкой.

Когда шкуру удается спустить с задка и наконец появляется мясо в белой и полупрозрачной пленке, барашек в моих глазах уже просто мясо, будущий шашлык и суп на костях. Мне уже не страшно, скорее интересно.

Я думал, что шкуру получится снять как чулок, но все несколько сложнее. Дядька, сменив длинный нож на короткий, аккуратно подрезает места соединения шкуры и мяса, не спеша сдвигая ее все ниже и ниже. На мое предложение ее оттянуть, он лишь отмахивается: мол, не учи ученого.

— Вот теперь можешь поучаствовать, — говорит он. — Просунь руку поглубже между шкурой и тушей и отрывай, сколько сможешь.

Мне брезгливо, но я вида не подаю. Вдвоем дело спорится. Вскоре шкура оказывается на клеенке, на нее сваливают потроха, а яички, печень, почки и сердце отправляются в таз.

— Самый деликатес, — уверенно кивает на ливер дядя Коля, — кишки тоже ценный продукт, но с ними возни много. Не хочу заморачиваться.

Вскоре приходит черед мяса. В таз летят грудная часть с ребрышками, шея, обе лопатки. Дядька орудует лишь своим длинным ножом, только тазовую кость разрубает пополам секачом. Одним словом, профессионал, я преисполнен уважения.

Закопав шкуру с потрохами и закончив с грязной работой, моем руки из канистры, поливая по очереди друг другу. Я усаживаюсь в коляску и гордо держу обеими руками таз с мясом и костями, сверху их венчает баранья голова.

Когда мы добираемся до участка, дядька идет открывать ворота, и вдруг из-за них нам слышится: бе-е-е… Побледневший, он поворачивается ко мне и пялится на башку в тазу, будто подозревает, что она ожила и над ним теперь смеется. Но блеяние снова раздается из-за ворот.

Дядя Коля решительно распахивает ворота и видит своего коллегу-грузина, проходящего в его отделении практику.

— Коля, дорогой! Смотри, что я тебе привез! — радостно кричит будущее медицинское светило, удерживающее нового барашка.

Вы видели хирурга-профи побледневшим после операции? Я видел!

Свободное падение

В жизни каждого мужчины — впрочем, как и у многих женщин — возникает момент, когда остаешься один, без семейных подпорок и ежеминутной опеки родителей. Это называется взросление — свободное падение под воздействием силы жизни, когда отсутствует или ничтожно мала воля людей, тебя породивших, их влияние на твой выбор. Ты сам принимаешь решения, ты за них отвечаешь перед теми, кто тебе доверился, и вместе со свободой получаешь ответственность.

В моей жизни взросление разделилось на два этапа. Первый начался достаточно рано, в девятнадцать лет. Женился, решили мои родители, — изволь сам строить свою семейную жизнь. Была ли это материнская ревность, или гнев на меня за скоропалительное решение, или, наоборот, мать вздохнула с облегчением, получив возможность сосредоточить свою любовь полностью на отце, — ответа я не знаю, но и не спрашивал. Сама же мама мне признавалась, что потом корила себя, считая, что в каком-то смысле меня бросила.

Я же так не считал. Во мне не было никакой обиды: напротив, все было логично. Мать в целом отличалась суровым подходом к воспитанию, чуждая всякому сюсюканью и обнимашкам. Раз она выбрала такую модель отношений, думал я, значит, так и должно быть.

Нет, конечно, мы жили вместе с родителями, нам был предоставлен и кров, и стол. Но крутиться мы должны были сами, планировать свой бюджет следовало из расчета исключительно наших стипендий, но при этом мы хорошо понимали, что роптать не стоит: наши сокурсники жили в куда более стесненных обстоятельствах. Мне хотелось гульнуть, развлечься, приодеть жену и дарить дорогие подарки близким, но сильно на «стипуху» не разгуляешься. Доходило до курьезов: когда мы оставались одни на «Клязьме», нам приходилось здорово экономить, чтобы элементарно не остаться голодными. Я отправлялся в лес собирать грибы, чтобы приготовить нам с женой ужин, а не питаться в столовой, где многие блюда стоили натуральные копейки. И ждать выходных, когда приедут предки и можно будет шикануть, заказав себе что-то подороже.

Мне не приходило в голову начать фарцевать или участвовать в каких-то иных полукриминальных темах. Единственное, что я себе позволял, — это написать за деньги курсовую знакомым (правда, эта практика закончилась, не успев толком начаться, потому что я «засветился») или выиграть в карты, в преферанс, или в нарды небольшую сумму у не особо близких знакомых или у родственников-смельчаков. Признаюсь, эти левые доходы были весьма кстати.

Навсегда в моей памяти останутся самые светлые воспоминания о военных лагерях. Какой-то «умный» — спасибо ему! —