Читать книгу - "Век Людовика XIV - Уильям Джеймс Дюрант"

и позором, перед палачом; уберите эти светские сдерживающие факторы, и вы получите хаос; сохраните их, и общество атеистов будет возможно; более того, в нем может быть много мужчин высокой чести и целомудренных женщин. 17 Мы слышим о таких образцовых атеистах в древности, как Эпикур и оба Плиния; и в наше время, как Мишель де л'Эпиталь и Спиноза. (Вопрос о том, были бы нравы среднего человека хуже, чем они есть, если бы религия не дополняла закон, Бейль оставляет без внимания).

Этот трактат о комете был опубликован анонимно. Байль принял ту же предосторожность, когда открыл одно из главных периодических изданий того времени — «Новые известия о республиканской литературе» (Nouvelles de la République des Lettres). Его первый номер объемом 104 страницы вышел в Амстердаме в марте 1684 года. Журнал предлагал своим читателям быть в курсе всех значимых событий в литературе, науке, философии, учености, исследованиях и историографии. Насколько нам известно, Бейль сам писал все содержание журнала, месяц за месяцем в течение трех лет; можно представить, какой труд это влекло за собой. Его рецензии на книги вскоре стали силой в литературном мире. В 1685 году он набрался смелости и признал свое авторство. Через два года его здоровье подорвалось, и он передал редакцию в другие руки.

Тем временем гонения на гугенотов во Франции нашли четыре жертвы в семье Бейля. В результате прямых или косвенных последствий драконов в 1681 году умерла его мать, в 1685 году — отец; в том же году был заключен в тюрьму его брат, который умер от жестокостей, которым подвергался. Шесть дней спустя (18 октября) Нантский эдикт был отменен. Байль был потрясен этими событиями. Как и у Вольтера, у него не было другого оружия, кроме пера. В 1686 году он бросил вызов гонителям одним из классиков литературы веротерпимости.

Он назвал ее «Философский комментарий к словам Иисуса Христа» (Commentaire philosophique sur ces paroles de Jésus-Christ: Contrains-les d'entrer (Философский комментарий к этим словам Иисуса Христа: «Заставьте их войти»). Преследователи утверждали, что находят божественное оправдание своим действиям в притче, рассказанной Христом о человеке, который, когда приглашенные им на пир гости не пришли, сказал своему слуге: «Пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, и увечных, и холодных, и слепых….. принудите их войти, чтобы наполнился дом мой». 18 Бейлю не составило труда показать, что эти слова не имеют ничего общего с принуждением к единству религиозной веры. Напротив, попытки принудить к единству веры залили кровью пол-Европы, а разнообразие религий в государстве не позволяло какому-либо одному вероисповеданию быть достаточно сильным для преследования. Кроме того, кто из нас может быть настолько уверен в том, что владеет истиной, чтобы оправдать нанесение вреда другому за то, что он отличается от него? Бейль осуждал преследования как протестантов, так и католиков, а также нехристиан со стороны христиан в целом. В отличие от Локка, он предлагал распространить свободу поклонения или отказа от поклонения на евреев, магометан и вольнодумцев. Забыв о своем утверждении, что атеисты с такой же вероятностью, как и христиане, могут быть хорошими гражданами, он советовал не терпеть секты, не верящие в Провидение и карающее божество; они, не удерживаемые от лжесвидетельства страхом перед Богом, затруднят исполнение закона. 19 Что касается остальных, то только нетерпимость должна быть исключена из терпимости. Должно ли протестантское государство терпеть рост католицизма, который защищает нетерпимость на том основании, что только он один обладает истинной верой? Бейль считал, что в таких случаях католики «должны быть лишены возможности творить зло. И все же я никогда не буду за то, чтобы оставлять их без личного оскорбления, мешать им пользоваться имуществом или исповедовать свою религию, или допускать какую-либо несправедливость в их обращениях к закону». 20

Протестантам эта программа веротерпимости понравилась не больше, чем католикам. Пьер Жюрье, который был другом и соратником Байля в Седане, а теперь был пастором кальвинистской общины в Роттердаме, напал на Байля в трактате «Права двух государей в вопросах религии — совести и князя» (1687). Юрье предлагал «разрушить догму о безразличии религий и всеобщей терпимости с помощью книги под названием «Философский комментарий»». Он был согласен с папой в том, что правители имеют полное право уничтожать ложную религию; особенно его шокировала идея терпимости к евреям, магометанам, социнианам и язычникам. В 1691 году Жюрье обратился к бургомистрам Роттердама с просьбой уволить Бейля с должности профессора. Они отказались, но в 1693 году выборы изменили состав чиновников; Юрье возобновил свою кампанию, обвинив Бейля в атеизме, и Бейль был уволен. «Боже, сохрани нас от протестантской инквизиции, — говорил философ, — еще пять-шесть лет, и она станет настолько ужасной, что люди будут жаждать вернуть римскую». 21

Вскоре Байль, вернув себе способность видеть перспективу и хорошее настроение, приспособился к сложившейся ситуации. Его утешало то, что теперь он мог посвятить все свое рабочее время эпохальному «Словарю», который он уже начал. Он привык жить на свои сбережения и несколько гонораров от издателей. Он получил предложения о покровительстве от французского посла в Голландии и от трех английских графов; он вежливо отклонил и даже отказался от предложенного графом Шрусбери дара в двести гиней за посвящение Словаря. У него были друзья, но мало развлечений. «Публичные развлечения, игры, загородные прогулки… и прочие виды отдыха…меня не касаются. Я не трачу на них время, как и на домашние заботы, никогда не добивался никакого преференции. Я нахожу сладость и покой в занятиях, которыми я занимаюсь и которые доставляют мне удовольствие. Canem mihi et Musis — я буду петь себе и Музам». 22

Поэтому он тихо сидел в своей комнате и работал по четырнадцать часов в день, добавляя страницу за страницей в странные тома, которые должны были стать фонтаном Просвещения. Два массивных фолианта общим объемом 2600 страниц появились в Роттердаме в 1697 году. Он назвал их «Исторический и критический словарь» (Dictionnaire historique et critique); это не словарь слов, а критическое рассмотрение лиц, мест и идей в истории, географии, мифологии, теологии, морали, литературе и философии. «Лакта эст алеа!» — воскликнул он, отправляя в типографию последние пробные листы, — «Штамп брошен! Это была тяжелая игра с жизнью и свободой, ведь в ней содержалось больше ересей, чем в любой другой книге своего века, возможно, больше, чем в