Читать книгу - "На встречу дня - Ежи Вавжак"

настоящий лом, потому что ни в какую другую марку эту сталь уже не переделаешь.

«Черт с ним, надо же ему когда-то начинать варить и эти марки. Тут ничего не поделаешь. А если уж не получится, пусть ищет себе другую работу, но это уж дело начальства и этого выскочки».

— Только не получилось бы как с трубами, — пробурчал Борецкий, однако достаточно громко, чтобы Гурный услышал.

Гжегож покраснел, но промолчал — сказать было нечего. Борецкий сейчас, а заместитель начальника цеха чуть раньше били его фактами, против которых не возразишь. Он был виноват, и ему оставалось только терзаться да анализировать вновь и вновь карточку плавки, воспроизводя в памяти все детали вчерашней работы на этой печи, ну и делать выводы на будущее. Порадовала его, правда, реакция Вальчака. Леон, не колеблясь взял вместе с ним на свои плечи лишнюю обузу.

«Ему тоже хочется попробовать, показать, что он сумеет справиться с такой плавкой, хотя и понимает, что можно натворить гору лома или при столь ничтожном содержании серы выпустить холодную плавку, которая не выльется в изложницы, и тогда ее придется снова вливать в какую-нибудь печь, чтобы не испортить разливочного ковша».

— Ну, Леон, иди организуй завалку, — сказал Гжегож, выходя из конторки. — Для начала покинь мульду руды. А лучше, подождите меня, я только схожу к главному металлургу.

Инженеру Хаберу скоро на пенсию. Лицо у него усталое, но очень приятное. В свое время он был руководителем производственной практики Гжегожа и, пожалуй, единственным человеком, небезразличным к его судьбе. И не потому только, что являлся его руководителем. Наблюдая за первыми шагами Гжегожа в цеху, он дал ему мудрый совет, который Гжегож тогда так до конца и не понял, но зато теперь, по прошествии времени, в полной мере оценил и считал для себя непреложным.

«Знаете, коллега, — сказал тогда Хабер, — я постоянно наблюдаю за вами. И должен сказать следующее. Если эта работа не станет для вас жизнью, если вы не будете в нее вгрызаться, без преувеличения — до одержимости вгрызаться в суть каждого мельчайшего вопроса, не будете пытаться понять его, сопоставить с теорией, а теорию, наоборот, сопоставить с практикой, то вы попусту тратите время. Полтора года вашей стажировки промелькнут быстро, и вы останетесь столь же мудры, как и пришли... Я знаю это по собственному опыту, ибо тоже когда-то был молодым, неоперившимся инженером. К тому же, поверьте, тогда не было такой роскоши — стажировки. Тебя ставили на должность, и работай».

Эта «нравоучительная речь», как они тогда ее окрестили, частенько приходит теперь Гжегожу на память. Вот и сейчас они вместе склонились над карточкой неудавшейся плавки. Хабер, хотя ему часто и крепко доставалось от начальника цеха, не имел обыкновения все эти громы и молнии обрушивать на головы подчиненных. Только основные предложения Мисевича, словно прошедшие через фильтр тонкой очистки, доходили до провинившегося.

«Как ему удалось остаться таким среди всей этой публики, — задумывался порой Гжегож, всматриваясь в спокойные глаза своего наставника, закрытые толстыми стеклами очков. — Как случилось, что такой добрый и отзывчивый человек сумел так высоко подняться по служебной лестнице мартеновского цеха, не карабкаясь по спинам других... Как хорошо, что он есть, хотя и мало чем может мне помочь».

Хабер принялся терпеливо объяснять Гурному, какие он допустил ошибки. Раскрывал инструкции, приводил в пример другие удачные плавки, делился своим опытом.

— Если бы не подскочил фосфор, все бы было в порядке, — оправдывался Гурный, — но ждать я не мог, иначе снизился бы углерод. А вы сами знаете, что значит добавлять угольную пыль в ковш... Тут уж настоящая лотерея.

— Не надо этого бояться, инженер Гурный. Посмотрите, какое низкое содержание углерода было у Плуценника при последней пробе, но он все-таки не вышел из нормы.

«Он прав, — соглашается Гжегож, — я боялся выйти из нормы. Думал, фосфор сам упадет, а печь оказалась недостаточно горячей, и фосфор остался. Все правильно, но вот вопрос: сколько этой чертовой угольной пыли давать? Вес расплава точно никогда не известен, а значит, никакая теория тут не поможет... Нужно просто чувствовать... А это приходит только с опытом. Да, когда варишь сложные марки, нехватка опыта сразу дает себя знать. Отсюда и страх ошибиться и отсутствие уверенности в себе».

— Ну, а вообще как?

— Да идет помаленьку.

— Ну ничего, дальше будет легче, — подбадривает его Хабер. — Здесь почти все мастера прошли через мои руки, и я знаю, как они поначалу тоже портачили, — он улыбается снисходительно, но не обидно.

— Утешаете?

— Совсем нет, говорю как было... Правда, тогда все портачили. Только начинали, учились, зато сейчас... Сами видите, — он разводит руками, — все стали крупными специалистами. А вообще-то усовершенствовалась технология, мы стали варить высококачественную сталь, все более трудные марки. И...

— ... и одной паршивой овце в этом стаде приходится тяжко. Да еще у всех на виду.

— Тут вы, пожалуй, правы, коллега.

Прежде чем вернуться на пятую печь, Гжегож заглянул в конторку. Он хотел еще раз посмотреть инструкцию по плавке той марки стали, которую предстояло варить. Здесь он стал невольным свидетелем разговора Томзы с Борецким.

Борецкий стоял с опущенной головой, но глаза его так и горели от злости.

— Только попробуйте не сварить этой марки! — гремел заместитель начальника цеха. — Сходите на стрепперный двор и посмотрите на те девяносто тонн лома, который сотворил Ковалик. Посмотрите и запомните это зрелище... Удивляете вы меня, а еще начальник смены!

— Вы же сами попросили, не так ли, инженер Гурный? — повернулся Борецкий к Гжегожу, пытаясь раздражение Томзы направить и на него.

— Только об этом и мечтал. — Гжегож вынул из портфеля инструкцию и, не думая, что поступил бестактно по отношению к своему непосредственному начальнику, вышел из конторки, хлопнув дверью сильнее, чем бы следовало.

«Интересно, — размышлял Гжегож над сложившейся ситуацией. — Ведь Борецкий мог и не дать мне эту марку. Незачем ему было и упрашивать Пёнтека — он мог ему просто приказать. Да и Томза вполне мог потом отменить решение начальника смены, настоять на своем и со спокойной душой пойти домой. Однако они поступили иначе, не значит ли это, что оба они на словах недовольны, а на деле полагают, что так должно и быть, а значит, все-таки доверяют мне?.. Пожалуй, так оно и есть, потому что обоих