Читать книгу - "Джошуа - Микита Франко"

со мной о ней.

Я теряюсь:

— Ладно.

Мне так страшно, что он уйдет. И так жаль, что я расстраиваю его до слёз. Расстраиваю также сильно, как мамина смерть, а Влад никого не любил сильнее мамы.

«Может, только тебя люблю также», — эту фразу он стал добавлять недавно. Мне кажется, я не вынесу, если это перестанет быть правдой.

— Давай полежим, — просит он.

И теперь мы вдвоём ложимся поверх покрывала, не снимая одежды. Обычно я засыпаю у Влада на груди. Обычно я кладу голову ему на плечо. Обычно я та самая «маленькая ложечка» в объятиях, которая хочет быть укутанной и согретой. Этой ночью всё наоборот: Влад жмется ко мне, кладет голову на грудь, перекладывает ближе к плечу, всхлипывает, много ворочается. Не могу его удержать: пытаюсь быть хорошим партнёром, пытаюсь быть сильным, ловлю его в объятия, шепчу, что всё хорошо, но он как будто не слышит. Слишком встревожен. Даже хуже, чем когда умерла мама.

Я понимаю, что ему достаётся худшее во мне. Я ничего не помню. Я только засыпаю, просыпаюсь и живу дальше. Он видел больше, чем могу увидеть я. И если это «больше» так сильно выбило его из равновесия, мне страшно подумать, что он видел. И кого.

Мы оба не можем уснуть до утра. К трем часам Влад перестает вертеться, замирает под моей рукой, но всё еще неровно дышит. Не спит.

К четырем он поворачивается и говорит:

— Я не хочу, чтобы он возвращался.

Жалобно шепчу в ответ:

— Я… я не знаю, как это сделать.

Я и правда жалок. Такая потерянность, что плакать хочется, но кто-то должен не плакать.

Пытаясь понять:

— Что тебя так встревожило? Кроме их секса…

Отвечает, не задумываясь:

— Он ублюдок.

— Что это значит?

— Психопатичный. Я как будто его узнал. Я с такими работаю.

Знаю, что не до смеха, но вяло подначиваю его одной из тех наших шуток:

— Ты про свою контору?

Влад отвечает без шуток:

— Про обвиняемых в убийствах, изнасилованиях, нанесении тяжких телесных — мне продолжать?

— Я понял.

Приподнимаясь на локтях, он поворачивается ко мне всем телом, и смотрит в глаза. Светает, комната окрашивается в сизые оттенки, и мы начинаем отчетливо видеть друг друга.

Влад негромко, но уверенно говорит:

— Дим, он главнее, чем ты.

Не понимаю. Не может такого быть. Теряюсь от его слов, и как будто мямлю:

— Но… но я всё время здесь. Большую часть времени.

— Потому что он тебе позволяет.

— С чего ты взял?

— Он знает, как уходить и приходить, может делать это, когда захочет. К тому же, он всегда знал, что вас двое. Ты ничего этого не знаешь, у тебя нет такого доступа, какой есть у него.

Он прав, но… что я могу?

— Дима, — он приближается, зарывается рукой в мои волосы, начинает шептать: — Дима, я боюсь, что он придет навсегда. Нужно что-то делать.

У него слезливо блестят глаза, и я тоже начинаю бояться. Но что я могу?!

— Что делать? — звучу почти плаксиво.

— Ты должен стать главным.

— Как?

— Не знаю. Поговори с Алией. Или с врачом. Пойдем к врачу?

Всхлипываю:

— Пойдем.

Он кладёт руку на мой затылок, прижимает щекой к своему плечу, укрывает объятиями. Он снова становится моей крепостью. Я превращаюсь в маленькую ложечку.

Разворачиваюсь, давай прижать себя со спины, и чувствую, как Влад утыкается носом в мою шею. Только тогда мы оба засыпаем.

Но перед этим успеваю подумать: может, прежде чем говорить с Алией и врачами, нужно поговорить с Джошуа?

Джошуа — Джошуa [19]

У нас всё время болит голова. Чувствую это, даже когда нахожусь в темноте. Он хочет со мной разговора, целыми днями ноет внутрь нашего сознания: «Выйди… Ну, пожалуйста… Ты же выходил раньше…». То просяще, то требовательно, то манипулятивно: «Джошуа, ты же был моим лучшим другом!»

Хочет разговора. Я тоже хочу. Но у нас нет общих тем.

Он идёт к Алие. Рассказывает ей о нашей общей шизофрении, она реагирует невозмутимо, как будто всегда это знала. Дима стоит в квадрате солнечного света, а я лежу рядом на матах, слушаю сказочное нытье:

— Он угрожал моему парню… Он вёл себя, как мудак…

Слышимость здесь неважная, я уже говорил. Голос эхом отдается от стен, часть слов съедается, но общий смысл понятен: я во всём виноват. Я самый плохой. Источник всех его проблем. От меня надо избавиться.

Ну, конечно, конечно, я ж только для того и существую, чтобы ему приносить проблемы. Люди за тем и выдумывают воображаемых друзей.

Алия говорит, что если я — отдельная личность, у меня может оказаться тяжелый травматичный опыт; возможно, я — копилка воспоминаний, которые недоступны Диме, и, по всей видимости, это не самые приятные воспоминания. Хоть кто-то в его жизни с мозгами. Она мне нравится. По крайней мере, мне кажется, она на моей стороне.

Дима спрашивает, соединимся ли мы, если он вытащит эти воспоминания. Усмехаюсь: это вряд ли, пупсик. Или малыш? Не помню, как там тебя.

Алия говорит, что не знает. Говорит, можно попробовать. Задает вопросы: что делал «новый мамин мужчина», какими были их отношения, оставался ли он один на один с ним, как вёл себя, когда начались тренировки. Дима на всё отвечает односложно, малоинформативно или бессодержательно:

— Не помню…

А я помню. Тебе показать? Хочешь разговора? Я могу устроить тебе разговор.

Давно хочу. Он меня вынуждает, потому что не ценит. Я спасал ему жизнь, сохранял счастливым чудное детство, а что получил в ответ? Жалобы в стенах психологического кабинета: Джошуа плохой, он должен исчезнуть…

Вот уж спасибо. Куда можно подать иск о защите прав воображаемых друзей? У меня есть претензии к своему производителю.

Она предлагает ему гипноз. Объясняет, что это «терапевтическая техника», которая помогает вытащить вытесненные воспоминания наружу и ослабляет контроль. Контроль — это меня что ли? Ну, пусть попробует.

Дима соглашается. Отвечает, что готов на что угодно, «лишь бы это исчезло». Они долго возятся, ничего не слышу, кроме шороха. Потом она спрашивает его:

— Удобно?

Он отвечает, что да. Надеюсь, они не о сексе. Нет, надеюсь, что о сексе. Пусть лучше делает это с ней.

Но вместо секса Алия устраивает эзотерическую лекцию.

— Сконцентрируйтесь на своём дыхании… Я хочу попросить вас представить кое-что странное… Оно очень странное… Можете ли вы вообразить, как дышите кончиками своих пальцев?

Идея и правда странная, но я начинаю воображать. Я думаю, любой бы