Читать книгу - "Провинциализируя Европу - Дипеш Чакрабарти"

или национализмом, – она все равно придет в развивающийся мир». Если любая эмпирическая история капиталистического способа производства – это История 1, модифицированная разными и не всегда документированными способами Истории 2, то главный вопрос о капитале остается с точки зрения исторического анализа неразрешимым. Даже если бы предсказание Томпсона сбылось и такие страны, как Индия, вдруг наводнились бы людьми, подобными гипотетическим носителям протестантской этики в своем презрении к «лени», нам все равно не удалось бы решить окончательно одну проблему. Мы никогда не смогли бы узнать наверняка, произошло ли это потому, что временна́я дисциплина, описанная Томпсоном, действительно является универсальной функциональной характеристикой капитала, или потому, что мировой капитализм произвел насильственную глобализацию того фрагмента европейской истории, когда протестантская этика обрела особую ценность. Победа протестантской этики, сколь бы глобальной она ни оказалась, безусловно, не будет победой того или иного универсального. Вопрос, являются ли кажущиеся общими и функциональными требования капитала специфическим европейским компромиссом между Историей 1 и Историей 2, остается неразрешимым. Хорошим примером служит тема «эффективности» и «тунеядства» (laziness). Мы знаем, например, что даже после многих лет принуждения сталинистами, националистами и свободным рынком мы не смогли избавить капиталистический мир от постоянного звучащей темы тунеядства. Она остается обвинением, выдвигаемым в адрес той или иной группы со времен появления той особой формы, которую капитал приобрел в Западной Европе[201].

Ни одна историческая форма капитала, сколь бы глобальных масштабов она ни достигала, не сможет стать универсальной. Ни один глобальный (или локальный) капитал не сможет воспроизвести универсальную логику капитала, поскольку любая исторически наличная форма капитала представляет собой временный компромисс, сформированный из Истории 1, которая, в свою очередь, модифицирована чьей-то Историей 2. Универсальное в данном случае может существовать только в форме местоблюстителя, место которого всегда узурпировано частной исторической формой, стремящейся представить себя как универсалия. Это не значит, что мы отказываемся от универсалий, закрепленных в рационализме и гуманизме эпохи пост-Просвещения. Имманентная критика капитала Марксом стала возможной именно благодаря универсальным характеристикам, которые он распознал в самой категории «капитал». Без этого распознавания могли бы существовать только частные критики капитала. Но частная критика не может по определению быть критикой капитала, поскольку такая критика не может выбрать «капитал» своим объектом. Охватить категорию «капитал» – значит охватить ее всеобщее устройство. Мое прочтение Маркса ни в коей мере не избавляет от необходимости проявлять внимание к универсальному. Я попытался создать такое прочтение, при котором сама категория «капитал» становится местом, где универсальная история капитала и политика человеческой принадлежности получают возможность прерывать нарратив друг друга.

«Капитал» – это философско-историческая категория, а это значит, что историческое различие – не внешний по отношению к нему элемент, а скорее его составляющая. Его истории – это История 1, существенно, но неравномерно модифицированная более или менее влиятельное Историей 2. Истории капитала в этом смысле не могут избежать политической проблемы различных вариантов бытия человеком. Капитал привносит в каждую историю некоторые из универсальных тем европейского Просвещения, но при внимательном взгляде универсальное оказывается пустым местоблюстителем. Неясные контуры слегка намечаются лишь в момент, когда подкидыш узурпирует это место, предъявляя права на господство. Такова, как мне кажется, неудержимая и неизбежная политика исторического различия глобального капитала. В то же самое время борьба за заполнение вечно пустующего места Истории 1 другими историями, с помощью которых мы стремимся изменить и обустроить эту пустую, универсальную историю, полагаемую логикой капитала, в свою очередь, привносят намеки на эту универсальную историю в наши разнообразные жизненные практики.

Итоговый процесс и есть то, что историки обычно описывают как «переход к капитализму». Такой переход – это также и процесс перевода разнообразных жизненных миров и концептуальных горизонтов человеческого бытия в категории философии Просвещения, которые изначально были присущи логике капитала. Осмыслить индийскую историю в терминах марксистских категорий означает перевести в эти категории существующие архивы идей и практик человеческих отношений на субконтиненте, а также и изменить эти идеи и практики с помощью данных категорий. Политика перевода, подразумеваемая этим процессом, работает в обе стороны. Перевод дает возможность возникновения универсального языка социальных наук. Но он должен сходным образом запускать проект сближения категорий социальных наук с обоих концов процесса перевода, чтобы создать пространство для двух типов историй. Один состоит из аналитических историй, которые с помощью абстрагирующих категорий капитала стремятся к тому, чтобы в итоге все места стали взаимозаменяемыми. История 1 – это и есть аналитическая категория. А идея Истории 2 влечет нас к более аффективным нарративам человеческой принадлежности, где жизненные формы, хотя и проницаемые друг для друга, не кажутся взаимозаменяемыми через третий термин эквивалентности вроде абстрактного труда. Перевод/переход к капитализму в рамках Истории 1 включает игру с тремя терминами, где третий термин выражает меру эквивалентности, которая и делает возможным всеобщий обмен. Но исследование подобного перевода/перехода в рамках Истории 2 подразумевает осмысление перевода как взаимодействия между двумя категориями без вмешательства какой-либо третьей категории. Перевод в данном случае оказывается скорее бартером, чем процессом всеобщего обмена. Мы должны мыслить одновременно в обоих модусах перевода, поскольку вместе они создают условия для возможной глобализации поверх различных – проницаемых и конфликтующих – историй принадлежности человека. Но глобализация капитала – это не то же самое, что универсализация капитала. Глобализация не означает, что История 1 – столь важная для критики Маркса универсальная и необходимая логика капитала – реализовалась. Самореализацию капитала прерывают и отсрочивают разнообразные формы Истории 2, которые всегда видоизменяют Историю 1, тем самым становясь основанием для предъявления прав на историческое различие.

Третья глава

Перевод жизненных миров в труд и историю

По правде говоря, историк никогда не может избавиться от проблемы времени в истории: время прилипает к его мозгу, как земля к лопате садовника.

Фернан Бродель

Вульгарное представление о времени как точном однородном континууме выхолостило марксистскую концепцию истории.

Джорджо Агамбен

История, как предмет секулярный, сталкивается с определенными проблемами, когда имеет дело с практиками, где действуют боги, духи или сверхъестественные существа. Мои главные примеры взяты из истории труда в Южной Азии. Труд в Индии редко бывает полностью секулярным и часто подразумевает заклинания посредством больших и малых ритуалов божественных или сверхчеловеческих сущностей. Секулярные истории обычно создаются путем игнорирования знаков присутствия этих сущностей. Такие истории представляют собой встречу двух систем мышления, в одной из которых мир расколдован, а в другой люди – не единственные осмысленно действующие лица. Для целей историографии первая – секулярная – система переводит