Читать книгу - "Личный мозг - Сергей Вячеславович Савельев"

троюродные брат и сестра. И.Ф. Стравинский и Чарльз Дарвин женились на своих двоюродных сестрах, а А. Эйнштейн во втором браке женился на двоюродной сестре по матери и троюродной по отцу. В просвещённом XIX веке женитьба и задорное соитие с любимыми кузинами были постоянной практикой. На эту "душевную близость" никак не влияли ни попы, ни высокая детская смертность. Совершенно ясно, что близкородственные сексуальные отношения всегда интуитивно привлекали людей, что опосредовано сходством организации и работы мозга.

Попробуем разобраться в причинах такой тяги к сексуальному общению с ближайшими родственниками. На наши половые пристрастия больше всего влияет лимбическая система. Она действует через инстинктивно-гормональные механизмы регуляции поведения, доставшиеся нам от обезьян. Если конструкция лимбических систем разнополых людей совпадает, то это вызывает как похожие интересы, так и близкую гормональную стимуляцию мозга. Вполне понятно, что консервативный лимбический комплекс головного мозга у ближайших родственников будет очень похож, даже несмотря на половой диморфизм. Это говорит о том, что сексуальная синхронизация будет достигаться с минимальными временными и материальными затратами. Такое взаимопонимание особенно ценится приматами, а у людей называется любовью. Вся эта "сексуально-романтическая" тяга друг к другу усиливается могучим неокортексом. Конечно, он не так близок по строению, как лимбическая система родственников, но всё-таки более сходен, чем у неродственных людей. Именно неокортекс обеспечивает похожесть работы сенсорных систем и сенсомоторную близость двигательной активности. Особую помощь со стороны неокортекса оказывают консервативные половые поля медиальной поверхности полушарий, обслуживающие рецепторный аппарат половых органов.

Следовательно, семейные связи между близкими родственниками являются результатом глубокого взаимопонимания людей с похожими конструкциями мозга. Это не сексуальные извращения, а желание найти хоть какие-то следы понимания как на инстинктивно-гормональном, так и на рассудочном уровне неокортекса. Не вызывает сомнений, что подбор устойчивых и неконфликтных семейных пар происходит по принципу личного сходства. По этой причине распространено убеждение населения о том, что в хорошей семье мать и отец чем-то неуловимо похожи между собой. По-видимому, некоторые корреляции конструкции мозга и внешности воспроизводятся из-за общности этнического происхождения в стабильных социальных системах. К сожалению, головной мозг современного человека крайне изменчив, а баловство с инцестом обычно плохо заканчивается. Это приводит к большим проблемам в общении между обладателями различных конструкций неокортекса.

Обычно мы имеем дело с неполным или частичным взаимопониманием между людьми при использовании неокортекса. Это означает, что какая-то часть полей и подполей совпадает, а какая-то нет. Чем больше совпадений, тем больше понимание друг друга. Совсем не обязательно требование к совпадению интересов или способностей. Наш неокортекс не интересуется ни музыкой, ни живописью, ни ароматами духов и вин. Он выполняет биологическую функцию нашего воспроизводства только как вида. По этой причине конструкционные сходства коры могут быть построены на ассоциативных центрах, сенсомоторных областях или вкусовой памяти. Для осознанного общения важны не локализация и полевая принадлежность центров мозга, а сам факт их схожести. В этом случае от общения можно ожидать хоть каких-то осмысленных результатов, что встречается нечасто.

Намного регулярнее в общении обнаруживается тривиальный интеллектуальный паразитизм. Он может быть как осмысленным, так и интуитивным. Интуитивный паразитизм обычно связан с ориентацией поведения на работу лимбической системы и является первичным. Это означает, что украденные чужие мысли, данные, интересные сведения и приёмы поведения нужны для решения своих биологических проблем. Они используются в рамках обезьяньей конкуренции, а их воришек относят к мыслящим людям только до растраты наворованного. В науке и искусстве интеллектуальный паразитизм называют плагиатом, а сами паразиты не осознают своих поступков и считаются людьми только в рамках гуманистических договорённостей.

Кроме первичного облигатного паразитизма неокортекса, следует выделять и вторичный - намного более сложный. Его отличает способность мозга-паразита расширять и трансформировать украденные знания. Таким образом достигается полное неузнавание первоисточника плагиата. Приведу поучительный пример из области искусства. Ещё во времена СССР одному очень талантливому и модному в Европе отечественному скульптору предложили создать скульптуру. Заказ был из Италии, а мраморные человеческие фигуры требовалось выполнить в классическом стиле. Скульптор поступил простейшим способом. Порывшись в итальянских журналах по искусству, он нашёл композиционную группу из двух человек с характерным движением рук и положением тел. Развернув композицию, поменяв пол и пересадив персонажей, мой знакомый создал новейший шедевр классической скульптуры. Сейчас он радует итальянских любителей искусства. В те времена исполнители хотя бы работали молотками по камню, а теперь хороший режущий принтер сваяет такое произведение за несколько дней.

Этот трудовой пример вторичного паразитизма неокортекса немного сложноват, поскольку в музыкальной культуре наблюдаются и более гротескные варианты. Один модный и известный композитор из докомпьютерной эпохи СССР использовал не менее творческий способ трансформирования заимствований. Он брал десяток музыкальных произведений или целых нотных тетрадей и разрезал их на короткие музыкальные фразы. Эту музыкальную лапшу композитор засыпал в большой мешок и тщательно перемешивал. Мешок стоял около рояля и ждал достойного заказчика. После получения аванса из мешка извлекалась зажатая в кулак лапша, которая раскладывалась на рояле. Иногда получалось очень неплохо, а некоторые шедевры, созданные описанным выше способом, продолжают звучать до сих пор. Этими примерами я пытался показать, что полный творческий синтез доступен только уникальным гениям. Интеллектуальный паразитизм может быть освоен просто способными и трудолюбивыми людьми, поскольку гениев на всех не хватает.

Подводя итог различиям на лимбическом и кортикальном уровнях, следует пояснить сложную природу конфликтов общения. Стремление к любым формам общения может быть продиктовано сходством лимбических систем. Эмоциональное или сексуально-романтическое единение создаст временную иллюзию содержательного общения и понимания. Со временем гормональная активность снизится, а неокортекс вызовет бесконечные проблемы непонимания. Наличия подходящих половых органов бывает недостаточно для постоянного общения между людьми.

Возможна и полностью противоположная ситуация, когда совпадение конструкций неокортекса очень велико, а лимбическая система заявляет о "физиологическом" непонимании. Конфликт общения в этом случае будет особенно суров и трагичен. На все эти безобразия работы мозга накладывается половой диморфизм, что окончательно скрывает и как бы запутывает незатейливость этих простейших проблем. В случае естественного общения возникает тяга к сексу и обезьяньему диалогу, а при наличии произвольного мышления - к социальному и рассудочному поведению. Из-за этого формируются конфликты несовпадений. Одни счастливы в сексе, но абсолютно не понимают друг друга. Другие - скорбят о несовпадении пиписек, но наслаждаются сложным интеллектуальным общением.

Буйство естественных и рассудочных взаимодействий внутри разных людей постоянно приводит к выработке упрощающих общение приёмов. Такие приёмы в наивной простоте называют привычками, традициями или правилами общения. Их не записывают на скрижалях, но поддерживают и негласно охраняют. Это вынужденные способы общения, поскольку приходится постоянно преодолевать невообразимые индивидуальные различия в строении головного