Читать книгу - "Уральский следопыт, 1958-01 - Журнал «Уральский следопыт»"

да Витьки на барахолке отираются, – сказал мастер недовольным тоном.

– Ну, Виталий.

– То-то же! Именно, Виталий. Садись… А кто это тут по списку?… – Василий Васильевич дальнозорко щурился, отводил список подальше от глаз, но никак не мог разобрать. – Кап… Кап… Кап…

Все засмеялись. Сидящий впереди Шуры широкоплечий здоровяк заёрзал. Шея покраснела, он покрутил головой. опустил её и пробубнил:

– Мабуть, Капля?

– Встань, встань, – шёпотом подсказала Шура.

– А что вставать? Меня не выкликали.

По рядам снова пробежал смешок. Василий Васильевич шевельнул бровями, посмотрел с укором и покладисто сказал:

– Хорошая фамилия – Капля. Я ее первой и запомню. Звать-то как? Николай? Микола, значит? Ну-ка, покажись. Богатырь. Вот это кузнец!… Садись… Многие думают, что теперь, когда в цехах пневматические молоты да манипуляторы, кузнец только кнопки нажимает? Нет! Сила у кузнеца все равно должна быть. Спортом, я надеюсь, все занимаетесь?

Ребята оживились. Умел Василий Васильевич завоёвывать сердца.

По рядам, со стола на стол передавали большой расчерченный лист бумаги. Попал он и к Шуре. Это был запрос комсомольского бюро. В графах просили, назвав свою фамилию, проставить, каким спортом увлекаешься, в какой кружок хочешь записаться, где живёшь.

Шура написала: «лыжи», «драматический», «у бабушки». Потом подумала и вставила слово: «пока».

2

С бабушкой Ольгой Михайловной получилось не совсем так, как Шура предполагала. Старуха плохо знала всех внуков, не помнила имён детей у своих сынов и дочерей, которых судьба разбросала по свету. Она только переспросила: «Сын Ивана Александровича, что ли?» И разрешила остаться жить. Но спать Шуре пришлось на сундуке, потому что Ольга Михайловна, окончательно выйдя на пенсию, пустила к себе на уплотнение приятельницу, такую же одинокую старуху. В маленькой комнате некуда поставить ещё одну кровать.

Как-то ночью Ольга Михайловна подошла к постели на сундуке, поправила одеяло, поцеловала Шуру в голову, остриженную наголо, и вздохнула:

– А ведь у Ивана-то ровно дочка была? Внучку бы мне в дом, чтобы по хозяйству помогала, за порядком следила. Завтра поищу в старых письмах. Сдаётся, что Натальина дочка нынче тоже должна детский дом окончить; напишу-ка ей – пусть приезжает.

Ольга Михайловна чувствовала, что путала: Наталья, умершая в войну, и была женой сына Ивана. Но из самолюбия она не стала распространяться об этом. А сильные руки нежно обвили её шею, и тихий голос заверил:

– Я, бабушка, ещё лучше любой девчонки всё смогу. Вот увидишь!…

В воскресенье, встав пораньше, начали уборку. Шура выколотила ковёр, вытерла всюду пыль, помыла полы. Старые бабушкины письма оказались на нижней полке этажерки, Шура незаметно сунула их в мусор. Когда, надев фуражку, она побежала к мусорному ящику, в подъезде на лестнице встретился Андрей Афанасьев.

– Здорово, Сашка. А я к тебе… Чего это ты девчачьими делами занимаешься?

– Здравствуй. А разве все дела разделяются на девчачьи и мальчишечьи?

Андрей криво усмехнулся и не ответил.

– Помоги-ка! – Шура вручила ему ведро и вернулась в квартиру за половиком, чтобы вытряхнуть пыль.

Андрей покраснел. Но напористость товарища была столь стремительной, что возражать невозможно. Они пошли через весь двор за шлакоблочные сараи. У свалки Андрей сразу поставил ведро:

– Я пришёл к тебе… Пойдём лучше к нам: сегодня у нас пельмени завели, а по телевизору – фильм интересный.

– Будем дружить? Давай! Я согласен, – сказала Шура, схватила руку Андрея и пожала, сколько было силы. – У меня к тебе, как к другу, просьба. Ты способен хранить тайну?

Андрей сразу воодушевился и даже не обратил внимания, как ему подали концы половика и как они с Шурой отлично выхлопали пыль.

– Какую тайну?

Шура одинакового роста с ним, одинакова в плечах. Чтобы смерить парня оценивающим взглядом, она отступила на шаг, сунула руки в карманы брюк:

– Даёшь честное слово?

– Честное слово! Клянусь!

Шура вытащила из мусора пачку бабушкиных писем:

– На. Спрячь скорее!… Подожди меня во дворе, я – сейчас. – И помчалась отнести ведро.

Бабушкина сожительница, Марья Даниловна, толстая, румяная старушка с.маленькими, как у мышонка, глазками, заканчивала в эту минуту прочувствованную речь. Она соболезновала Ольге Михайловне, что появился внук, а не внучка. С мальчишками, дескать, забот больше: они с хулиганами связываются и под дурное влияние попадают, а потом и за девушками начинают ухаживать.

Тут она выглянула в окно и увидела, как внук Ольги Михайловны передаёт товарищу какой-то свёрток. Увидела, но ничего не сказала, а только потом придирчиво спросила вернувшуюся Шуру:

– Что там за мальчик? Где ты с ним познакомился?

– Это мой друг, Андрей Афанасьев. Мы в одной группе.

Шура заметила, вернее почувствовала, недружелюбие и подозрительность Марии Даниловны. Старуха внимательно осматривала её с головы до ног и проводила до дверей, когда Шура, надев шинель и поправив перед зеркалом фуражку, попрощалась, сказала, что идёт до вечера к Андрею.

Шура не была мнительной. Но волнения последних дней изрядно напрягли незакалённые нервы. Каждым шагом Шура старалась подчеркнуть, что она парень. Поэтому она попросилась в группу кузнецов, не штамповщиц, не токарей. Поэтому остриглась под машинку, хотя Василий Васильевич и заметил, что не любит безволосых.

Андрей ждал Шуру у подъезда.

– Что это за письма? – спросил он.

– Очень важные. Ты их спрячь куда-нибудь в надёжное место до поры до времени, чтоб никто не знал.

– Ладно. У меня на чердаке – тайник…

Они отправились в другой конец заводского района, шагая быстро, как очень занятые люди.

Стояли последние хорошие деньки. Промытое дождями небо по-осеннему нежное, прозрачное. Чёрный асфальт под ногами влажно лоснился и пестрел медной обрезью осыпавшихся листьев. Впереди тихо погромыхивал завод. Будущие кузнецы ещё не ходили в цехи и поэтому каждый раз смотрели с почтительностью на большие решётчатые ворота, на бетонные громады за ними, с километровыми окнами.

Завод, завод! Станешь ли ты родным и близким? Как семья и дом? Как школа и верные друзья? Определишь ли ты судьбу навек? Доставишь разочарования, горечь бесплодных поисков по жизни? Или принесёшь счастье полюбившейся работы, которая увлечёт, зажжёт, чтобы всю жизнь гореть и вдохновляться?

– Как попал в ремесленное? По желанию? – спросил Андрей.

– Конечно! У нас почти все из детского дома пошли в ремесленные. А ты?

– Я случайно, – признался Андрей. – Нахватал двоек, остался на второй год. А отец у меня строгий: сказал – и точка.

Им повстречалась стайка девушек из двадцать третьего ремесленного училища.

Те, видно,