Читать книгу - "Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова"

(Simonid. ар. Anthol. Pal. VII, 344 / Пер. Л. Блуменау)

Само надгробие представляло собой фигуру льва (по-гречески Леонид означает лев). На месте битвы, на холме, и сегодня стоит этот памятник.

Однако рассказ Геродота о подвиге спартанцев во главе с Леонидом не заканчивается приведенными выше эпитафиями. В качестве своеобразного приложения он добавляет любопытнейший рассказ о судьбе двух оставшихся в живых солдат Леонида. Первый из них — Аристодем. Он вместе с еще одним спартиатом Евритом по настоянию Леонида покинул лагерь, так как страдал каким-то серьезным глазным недугом. Однако когда стало известно, что враги заходят спартанцам в тыл, Еврит, ведомый своим слугой-илотом, немедленно вернулся в строй и погиб вместе со всеми, а Аристодем, как утверждает Геродот, «не имел мужества [умереть] и остался жив» (VII, 229). Далее Геродот описывает ту обстановку враждебной нетерпимости по отношению к Аристодему, которая окружала его в Спарте: «По возвращении в Лакедемон Аристодема ожидали бесчестие и позор. Бесчестие состояло в том, что никто не зажигал ему огня и не разговаривал с ним, а позор — в том, что ему дали прозвание Аристодем-Трус». «Впрочем, — добавляет Геродот, — в битве при Платеях Аристодему удалось совершенно загладить тяготевшее над ним позорное обвинение» (VII, 231). Этот исторический анекдот, в котором противопоставляется поведение Еврита и Аристодема, демонстрирует, какая исключительная важность придавалась в Спарте групповой солидарности. Для подавляющего большинства спартанцев принадлежность к группе значила больше, чем сама жизнь. И на Аристодема, проявившего черты индивидуализма и самостоятельно сделавшего свой выбор, было оказано массированное давление со стороны гражданского коллектива. Общественное мнение осудило его поведение, и только проявленный впоследствии героизм спас Аристодема и его семью от полной изоляции и бойкота.

Еще более драматичной оказалась судьба второго оставшегося в живых спартанца — Пантита. Он был отправлен Леонидом в Фессалию с каким-то поручением. И несмотря на то что Пантит не принял участие в сражении по объективным обстоятельствам, «по возвращении в Спарту его также ожидало бесчестие, и он повесился» (VII, 232).

Как замечает один современный исследователь, «судьба двух спартанцев Леонида, оставшихся в живых после Фермопил, является иллюстрацией влияния силы социального отторжения, когда единственным способом избавления от унижения был суицид. Прозвище “трус” и потеря полных гражданских прав, а также ряд социальных санкций, включая молчаливый бойкот, составляли естественную прелюдию для решимости жертвы умереть, особенно в обществах, где групповой менталитет был глубоко укоренен». Доведение до самоубийства Пантита Эфраим Дэвид рассматривает как «самый крайний пример жестокости, на которое догматическое общество было способно»[125].

Геродот, рассказав о печальной судьбе двух воинов Леонида, оставшихся в живых, завершает свое повествование сценой надругательства над телом спартанского царя. После сражения Ксеркс решил сам осмотреть поле битвы и, увидев тело Леонида, приказал «отрубить голову и посадить на кол». Так в Персии обычно поступали с мятежниками, а не с противниками, погибшими в открытом бою. Геродот объясняет подобное зверство Ксеркса его иступленной ненавистью к спартанскому царю. По-видимому, никто и никогда не оказывал Ксерксу подобного сопротивления и не истребил такого количества персов, включая двух его братьев, Аброкома и Гиперанфа (VII, 224). По мнению Геродота, ни к кому из своих врагов Ксеркс не испытывал такой яростной ненависти, как к Леониду. «Иначе, — как утверждает Геродот, — никогда бы он не учинил такого надругательства над телом павшего. Ведь из всех известных мне народов именно у персов более всего в почете доблестные воины» (VII, 238).

В Спарте далеко не сразу в полной мере оценили то впечатление, которое произвел на всех греков подвиг их царя. Как сообщает Павсаний, только спустя сорок лет останки Леонида были перенесены из Фермопил в Спарту (III, 14, I)[126]. Леонид стал культовой фигурой, и ему воздавались почести как герою. В честь Леонида у его надгробного памятника в Спарте справлялись ежегодные празднества. Как рассказывает Павсаний, «напротив театра по другую сторону — надгробные памятники: один Павсанию, начальствовавшему в битве при Платеях, второй — Леониду; каждый год около них произносятся речи и устраиваются состязания, участвовать в которых не разрешается никому, кроме спартанцев. Кости Леонида лежат здесь потому, что сорок лет… спустя Павсаний их нашел и перенес из-под Фермопил. Тут же стоит и доска с именами всех тех, кто выдержал бой при Фермопилах против персов; при их именах стоят также и имена их отцов» (III, 14, 1).

Вовсе не в военной пользе заключается смысл Фермопильского сражения. Всей Грецией сознательный героизм Леонида и его воинов был воспринят как некий момент истины. Заданная Леонидом высочайшая моральная планка на многие годы останется для греков абсолютным мерилом воинской доблести и чести. Это то, что ни один грек никогда не оспаривал у Спарты. После Фермопил Спарта становится воплощением любви греков к свободе. Что же касается самой Спарты, то подвиг Леонида станет оправданием всех ее усилий по созданию военизированного государства.

Первым литературным вкладом в создание героизированного образа Леонида стали эпитафии в честь спартанского царя и его отряда, сочиненные Симонидом Кеосским, одним из величайших греческих лириков и современником Греко-персидских войн. Его эпиграммы, отличавшиеся величавой простотой и глубиной мысли, знала вся Эллада. Его стихи, в том числе и знаменитые фермопильские надписи, часто цитировали древние авторы, начиная с Геродота. В Риме его переводил сам Цицерон, а в новое время в Германии — Фридрих Шиллер. Именно Симонид впервые выразил уверенность, что слава героев Фермопил бессмертна, ибо «время не изгладит… святых письмен» с их именами, даже «когда все твердыни падут и мох оденет их следы!» (Пер. Вяч. Иванова). Фермопильские эпитафии Симонида положили начало литературной славе Леонида. Через семьдесят лет после Фермопил, в 411 г., великий афинский комедиограф Аристофан в своей комедии «Лисистрата» назовет Фермопилы самой славной страницей военной истории Спарты.

Тема подвига спартанского царя с течением времени приобрела канонически завершенный вид. Как для спартанцев, так и для всех греков Леонид стал символом мужества и примером безупречного выполнения долга. Писатель Павсаний, живший в эпоху Антонинов (II в. н. э.), приводит давно уже ставший стереотипным рассказ о Леонида и его отряде:

«Мне кажется, что подвиг выполненного Леонидом долга превзошел все подвиги и до, и после этого времени. Тому самому Ксерксу, который из всех царей, бывших у мидян, а впоследствии и у персов, задавался самыми честолюбивыми планами и совершил блестящие деяния, Леонид с горстью людей, которых он привел с собой к Фермопилам, так (твердо) стал на пути, что Ксеркс вообще никогда не увидел бы Эллады и не сжег бы города