Читать книгу - "Кайран Вэйл. Академия Морбус - Игорь Углов"

были вибрации. Ритм самого мира. Медленный, мощный, неумолимый. Ритм роста и распада. И в этом ритме была… тоска. Бесконечная, невыразимая тоска по чему-то, что было утрачено. По свету, которого не было в этих глубинах. По гармонии, которую нарушили.

И сквозь эту Песню и боль корней я увидел вспышки. Картины, пропущенные через призму древесного восприятия.

«Высокий, худой юноша в мантии Дома Тени, его лицо искажено концентрацией. Он рисует в воздухе сложные знаки, пространство вокруг него дрожит, зеленеет… и рвётся. В разрыв хлещет поток не света, а чистой, неоформленной жизни. Она обжигает, она вливается в него, она слишком сильна. Он кричит, но звука нет, только вибрация ужаса. Корни, старые и голодные, пронизывающие пол лаборатории, реагируют мгновенно. Они впиваются в него, не как агрессоры, а как в губку, впитывающую пролитый нектар. Они тянут вниз, в прохладу камня, в свой ритм. Зелёный свет гаснет, поглощённый тьмой земли.

Годы. Медленные, как столетия. Сознание юноши не гаснет. Оно растягивается, смешивается с воспоминаниями камня, с терпением дерева. Иногда, очень редко, сверху доносится другой ритм — быстрый, нервный, чужой. Шаги. Голоса. Страх. Злоба. Боль. Все это каплями стекает вниз, всасывается корнями, становится частью фона. Сознание учится их различать. Учится ждать.

И вот — новый ритм. Не похожий на другие. Он не стучит, не суетится. Он… всасывает. Он создаёт рядом с собой тишину. Вакуум, в который затягиваются и боль, и страх, и сама искажённая энергия, питающая корни. Этот ритм подходит близко. Очень близко. Он пахнет… краем. Краем всего. И в нем есть отголосок чего-то старого, знакомого. Чего-то, что обещало когда-то не тюрьму из камня и правил, а нечто иное.»

Картины сменились. Теперь я видел сквозь корни — не глазами, а чем-то вроде эха. Я видел лабиринт каменных труб, по которым текла не вода, а сгущённый магический мрак. Видел, как в эти трубы, словно в канализацию, сбрасываются клубки светящейся паутины — остатки чьих-то заклинаний, обрывки аур, что-то, похожее на слезу. И видел, как в глубине этого лабиринта, в самом его сердце, пульсировало ЧТО-ТО. Огромное, тёмное, жаждущее. Это не была живая сущность. Это был Шрам. Разрыв. Место, где реальность была сшита грубыми, рвущимися нитями. И каждый удар его пульса отзывался болью во всех корнях, во всех камнях, во всем Морбусе. Это и была Сердцевина. Или то, что под ней.

И я понял. Понял то, что знал Элрик. Морбус не просто стоял на древнем месте силы. Он был пригвождён к ране мироздания. И все его правила, его жадность, его «тёмная магия» — все это было не причиной, а следствием. Следствием отчаянной, панической попытки залатать дыру, через которую утекала жизнь, питая что-то ненасытное с той стороны. Они не были тюремщиками из злого умысла. Они были санитарами в горячке, зашивающими рану грязными нитками и кормящими пациента его же собственной плотью, лишь бы тот не умер прямо сейчас.

От прикосновения отдёрнули меня. Не я. Элрик. Его рука дрогнула и упала на колени. Связь оборвалась. Я стоял, задыхаясь, как будто пробежал километр. Перед глазами плыли пятна. В ушах звенело, заглушая шуршание листьев.

Чертополох смотрела на меня все тем же оценивающим взглядом, но теперь в нем появилась тень удовлетворения.

— Ну? — спросила она тихо. — Что увидел?

Я не мог вымолвить ни слова. Горло было сжато. Я кивнул, давая понять, что… увидел. Слишком много.

— Теперь ты понимаешь, — сказала она, и это не был вопрос. — Ты понимаешь, что твой «дар» — это не просто удобный инструмент для Ректора. Это нечто, родственное самой природе этой… аномалии. Ты можешь не лечить симптомы. Ты можешь добраться до болезни.

— Я… я не могу, — прохрипел я наконец. — Я ничего не могу. Я даже ману толком контролировать не умею.

— Научишься, — отмахнулась она. — Или тебя научат. Точнее, попытаются научить быть удобным скальпелем. А ты… ты должен научиться быть хирургом. Тот, кто в тебе сидит… — она сделала паузу, и её взгляд стал пронзительным, — …он, я чувствую, знает разницу. Слушай его. Но не доверяй слепо. Он стар и, возможно, зол. А тебе нужна ясная голова.

Она отвернулась и снова начала что-то растирать в ступке, будто наш разговор был исчерпан.

— Почему… почему вы мне это всё говорите? — спросил я, всё ещё не в силах прийти в себя. — Вы же профессор. Вы часть академии.

Чертополох не обернулась.

— Я — ботаник, мальчик. Моя академия — это жизнь. В любых её формах. А то, что происходит здесь… это медленное, методичное удушение жизни ради сомнительной стабильности. Я наблюдаю. И иногда помогаю интересным экземплярам выжить. Считай, что ты попал в мою коллекцию. А теперь иди. Веспер, наверное, уже сносит дверь. И помни: сегодня ты ничего не видел. Ничего не чувствовал. Просто посмотрел на интересный симбиоз. Понял?

Я кивнул, не в силах говорить. Она махнула рукой в сторону двери. Я повернулся и побрёл к выходу, ноги были ватными. Картины, увиденные через прикосновение Элрика, жгли мозг. Песня земли, боль корней, пульсирующий Шрам в самом основании мира… и моя собственная сущность, которая, оказывается, была не случайным проклятием, а чем-то вроде родственной стихии этому хаосу.

Дверь открылась прежде, чем я до неё дотянулся. За ней стоял Сирил. Его лицо было непроницаемым, но я увидел, как его глаза быстро сканируют меня, выискивая изменения, признаки шока, лжи.

— Ну что? — спросил он сухо. — Узнал что-то полезное?

Я посмотрел на него, и впервые увидел не просто старосту или надзирателя. Я увидел ещё одного заключённого. Заключённого, который так привык к своей клетке, что стал её частью и теперь следил, чтобы другие не пытались её расшатать.

— Да, — хрипло ответил я, отводя взгляд. — Узнал, что даже дерево может страдать. И что наш Дом… мало чем может тут помочь. Только наблюдать и фиксировать.

Ответ, казалось, его удовлетворил. В нём была правильная нота цинизма и бессилия, ожидаемая от новичка Костей.

— Запомни это, — сказал Сирил, пропуская меня в коридор. — Наша сила — в понимании процесса, а не в попытках его изменить. Идём. До ужина ещё есть время. Можешь успеть сделать вид, что готовишься к завтрашним занятиям.

Я пошёл за ним, но его слова пролетали мимо ушей. Внутри всё перевернулось. Страх никуда не делся. Он стал только острее. Но теперь к нему примешалось нечто иное. Не решимость, нет. Слишком рано для неё. Скорее… осознание масштаба. Я не просто прятался от Ректора и пытался обмануть Сирила. Я оказался в самом центре