Читать книгу - "Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски - Игорь Юрьевич Маранин"

(терминология Натальи Кошкаревой — главного филолога Тотального диктанта), которые выполняют охранительную функцию в русском языке, строго следят за проникновением неологизмов, заимствований и прочего, а есть «бяки», которые язык «двигают», доказывая, что нормально то, что он живой и изменяется. Так что участвуют в диктанте, пишут и организуют, вовсе не зануды-зубрилы-филологи, а интересные люди самых разных занятий, объединенные одним — стремлением к грамотной письменной речи, да и просто — любовью к русскому.

* * *

Я всегда завидовал легкости людей, похожих на ветер: любой порыв может поднять их и унести в неизвестном направлении. Красноярск оказался богатым на таких счастливчиков. Одного из них, напоминающего одновременно студента-отличника и бородатого хипстера, ветер приносит к красноярскому Биг-Бену во время проверки грамотности горожан.

Задание № 7:

«Слитно, раздельно или через дефис пишутся слова: (офис)менеджер, (по)русски, сделайте (как)то иначе, (деми)сезонный, (полу)ботинки, (вице)президент, (то)есть, (все)таки».

Легко ответив на вопросы одного теста, человек-ветер загорается желанием пройти остальные («Ведь у вас же есть еще, да?»). Он первый случайный прохожий, проникший в самое логово караван-газели, в салон машины с тестами. На правах хозяйки Вика Артемова гостеприимно кормит его интеллектуальным обедом из тестов на грамотность. Нашу копилку регионализмов красноярец пополняет козой. Этим словом в крае называют шутки, байки и хохмы. «Хочешь, я расскажу тебе козу?» — спрашивает один горожанин другого. «Кози!» — отвечает тот.

В крошечном сквере перед зданием городской администрации я обнаруживаю земляного медведя. Это популярная в Сибири форма зеленой скульптуры: похожие водятся, например, в Новосибирске, в саду имени Кирова. Весной они обрастают зеленой газонной травой, а зимой превращаются в бурые фигуры с проволочным скелетом. Прихватив несколько хештегов, я с коварной улыбкой подхожу к спящему «хищнику».

— Главное — ты должен искренне любить диктант! — говорю я медведю. — Остальному я тебя научу.

Укладываю хештеги на бурые сетчатые лапы и фотографирую мишку для репортажа об автопробеге: пусть тоже поучаствует, нечего стоять, дожидаясь тепла, без дела!

* * *

После уличной акции мы едем фотографироваться на смотровую площадку за город (к этому времени человек-ветер окончательно очаровывает наших девчонок и отправляется вместе с нами). Каждый крупный сибирский писатель связан с той или иной рекой. Распутин — это Ангара, Шишков — Нижняя Тунгуска (Угрюм-река), Шукшин — Катунь, Арсеньев — Амур. Енисей неразрывно связан с творчеством Виктора Петровича Астафьева. И смотровая площадка, с которой мы смотрим на енисейские берега, тоже связана с его именем: она появилась в семидесятые годы прошлого столетия близ родного села писателя. «На смотровой Слизнево, как нигде более, я чувствую ту таинственную силу и энергию, которая присуща только великому Енисею и природе Красноярья. Здесь я отдыхаю душой, черпаю вдохновение и набираюсь новых сил», — так поэтично описал свои чувства Петр Алексеевич Старовойтов, руководивший дорожной отраслью Красноярского края в течение двадцати семи лет, с 1970-го по 1997-й. Его слова украшают памятный камень на Слизневском утесе.

В сосновом бору на склонах утеса снег почти сошел, открыв сухое разнотравье, старую хвою и прошлогодние листья. Стилизованная «избушка Бабы-яги», сложенная из квадратных бревен, утопает крыльцом в замерзшей луже. На двери висит навесной замок. Что за сокровища спрятала там старая колдунья? Мы проходим мимо, спеша увидеть с трехсотметровой высоты одну из величайших рек на планете. Енисей свободен ото льда и судов: до начала навигации больше месяца, и бакены, обозначающие фарватер, пока еще отдыхают на своих зимовьях. Вода неторопливо бежит между гор, покрытых вечнозеленым лесом, устремляясь на север. Точно также бежала она сорок лет назад, при Астафьеве, и сорок тысяч лет назад, в эпоху пещерного человека: для Енисея жизнь каждого из нас короче мгновения.

На обратном пути в город наш новый знакомец никак не может решить, к кому пойти на лекцию — ко мне или к преподавателю школы филологии НИУ ВШЭ Антону Сомину. В итоге филология побеждает мифологию, и любознательный красноярец уезжает к Антону. Он расстанется с нами только глубоким вечером: ночной ветер с Енисея подхватит студента-бродягу и унесет в очередное приключение.

Тема лекции Сомова — «Алкоголик, кровать и дырка в бублике: исторические портреты заимствований в русском языке». Теме полностью соответствует место — один из красноярских баров в центре города. Может быть, поэтому лекция Антона больше похожа на живой разговор, а слушатели — на собеседников. Так откуда же взялся в русском языке «алкоголь»? Оказывается, слово прошло непростой путь, изменив не только смысл, но и собственную структуру. Настоящий мутант! Изначально оно родилось в арабском языке и состояло из артикля «аль» и корня «кухоль», а обозначало сурьму. Ту самую, которой арабские красавицы в начале темных веков Средневековья сурьмили брови. В Европу термин завезли алхимики, и в череде их таинственных опытов алкоголем стали называть вещества, получаемые возгонкой, в том числе и спирт. В российских толковых словарях оба значения (алкоголь, как синоним спирта и как порошок, очищенный химическим путем) фиксировались еще в XIX веке. В следующем столетии термин окончательно мутирует: арабский артикль (аль) и первая часть арабского корня (ко) становятся русским корнем «алко», а вторая часть арабского корня (гол) превращается в русский суффикс «голик». С помощью этого суффикса мы теперь образовываем и другие слова — трудоголик, шопоголик.

Пока Антон в баре беседует об ужасах мутации из мира лингвистики, я рассказываю посетителям книжного магазина «Бакен» истории из «Легендариума», моей новой книги, посвященной легендам уральских, сибирских и дальневосточных городов. Разные города услышали от меня разные истории из этой книги: Владивосток — о легендарном охотнике на тигров, Хабаровск — о кладах Приамурья, Чита — о призраке с огненными волосами, Кемерово — о трагической судьбе товарища Хренова, вдохновившего Маяковского написать: «Я знаю город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть!» Красноярск узнает об арестанте, спасшем город от нашествия хана Иренека. Но особенно живо красноярцы реагируют на историю о знаменитом сагайском богатыре Кангзе. В XIX веке среди тюркских народов Енисейской и Томской губерний ходили рассказы о великане, отчаянно сражавшемся с русскими. Одни сказывали, что враги опоили его несколькими бочками вина, другие — что подцепили железными крюками и утащили в Россию. Особенно популярны такие легенды были у сагайцев. И вдруг в 1890 году по тайге со скоростью ветра разнесся слух: сохранился портрет Кангзы — одному славному сыну сагайского народа удалось похитить его у русских! В стойбище хранителя портрета потянулись ходоки, люди хотели хотя бы одним глазом увидеть черты былинного героя. Приезжали из дальних селений, сплавлялись по