Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев"

ОТВЕТ. По шпионской работе я была связана с Дженом до июня 1941 года…

ВОПРОС. Вы твердо помните обстоятельства ваших встреч с Дженом?

ОТВЕТ. Да, твердо.

ВОПРОС. Джена Вы хорошо запомнили?

ОТВЕТ. Да, хорошо.

ВОПРОС. Могли бы Вы опознать его по фотокарточке, если бы мы Вам ее предъявили?

ОТВЕТ. Да»[559].

На предъявленных фотографиях Екатерина Максимова Джена не опознала.

Из протокола допроса от 8 февраля 1943 года:

«ВОПРОС. На допросе 29 января 1943 года Вы подтвердили все ранее данные показания о своей шпионской работе по заданию иностранной разведки. После подписания этого протокола Вы сделали устное заявление об отказе от этих показаний. Чем Вы мотивируете свой отказ?

ОТВЕТ. В течение всего времени я на допросах давала вымышленные показания о своей якобы шпионской работе. Затем, решив рассказать только правду, я от своих ложных показаний решила отказаться, с чем и сделала устное заявление.

ВОПРОС. Если поверить Вашему заявлению, то по каким соображениям Вы стали давать на следствии ложные показания?

ОТВЕТ. Я раньше не видела никакого выхода из своего положения.

ВОПРОС. Какой же выход у Вас появился 29 января, когда Вы сочли возможным пойти на отказ от собственных показаний?

ОТВЕТ. Мысль об отказе от вымышленных показаний у меня возникла и раньше, но я не решалась об этом заявлять, предвидя, что следствие отнесется к моим словам с недоверием. Вместе с тем я стала понимать, что, став на путь дачи вымышленных показаний, я оказалась не в состоянии изобразить имевшие якобы место факты своей шпионской работы так, как они смогут быть в жизни. В силу этого мои показания выглядят неправдоподобно. Идти по линии вымысла дальше по моим соображениям значило бы завести следствие в тупик. Оставаться дальше в таком ложном положении я была не в силах и решила, независимо от ответственности, рассказать следствию правду.

ВОПРОС. Вы не ответили на вопрос о причинах, которые Вас толкнули на дачу ложных показаний?

ОТВЕТ. На меня произвел большое впечатление сам факт ареста. Длительное время я отрицала свою виновность, но на следствии мне все время настойчиво выражали недоверие, ссылаясь на то, что в органах НКВД имеются неопровержимые улики, свидетельствующие о моей шпионской работе. Со своей стороны я никаких опровержений этим доводам привести не могла, поэтому, чувствуя безвыходность положения, решила пойти на „признание“ и стала давать вымышленные показания.

В течение всего времени на следствии с меня требовали говорить только правду, и никаких побуждений со стороны следствия к даче ложных показаний не было. Таким образом, во всей путанице, внесенной в следствие по моему делу, виновата я сама.

ВОПРОС. Вы отдавали себе отчет в том, какие последствия несет дача ложных показаний?

ОТВЕТ. Да, отдавала.

ВОПРОС. Почему же вы все-таки стали на путь дачи ложных показаний?

ОТВЕТ. Я считала, что для меня жизнь уже кончена, поэтому мне было безразлично, какие давать показания, лишь бы закончилось быстрее следствие.

ВОПРОС. Кого из лиц, якобы причастных к вашей шпионской работе, Вы назвали?

ОТВЕТ. Я в своих показаниях назвала Шталя, как человека, завербовавшего меня для шпионской работы, а затем указала, что Джен, связавшись со мной по шпионской работе в 1938 году, поддерживал эту связь до 1941 года включительно. Затем я показала, что мной в 1938 году для выполнения разведывательных заданий по сбору шпионских сведений о работе железнодорожного транспорта была привлечена проживающая в Свердловске моя родственница Гаупт Елена Леонидовна.

Показания в отношении Гаупт я дала после того как на следствии мне были предъявлены протоколы допроса Гаупт, в которых она ссылалась на меня как на вербовщицу. В своих показаниях я вербовку Гаупт изобразила неправдоподобно. Мной было сказано, что я просила Гаупт дать мне некоторые сведения о работе железной дороги для одного из моих знакомых научных работников. Но о том, что эти сведения предназначены для иностранной разведки, не говорила. Таким образом, если бы такой факт и был в действительности, Гаупт не могла бы догадаться о том, что она работает на иностранную разведку, и, следовательно, не могла дать показаний о том, что я ее завербовала для шпионской работы.

Кроме названных лиц в моих показаниях упоминается Зонтер, бывший мой муж, как человек, проводивший шпионскую работу против СССР, о чем якобы стало известно со слов Шталя.

Во время допросов мне следователь сообщил, что Шталь арестован за шпионскую деятельность, и что мой муж Зонтер также известен органам НКВД как шпион.

В связи с тем, что Зонтера я не видела с 1935 года, и вместе с тем, не желая опровергать доводы следствия в этом вопросе, я решила показать, что Шталь якобы рассказал мне о причастности Зонтер к шпионажу.

Со своим мужем я жила с 1933 по 1935 год. Причем, за это время он несколько раз выезжал в длительные командировки за границу, и поэтому я его знаю очень мало. Сказать что-либо о его преступной работе ничего не могу, так как мне это неизвестно.

Шталь был моим знакомым с 1929 по 1937 год. Последний месяц перед арестом он прожил у меня на квартире. Несмотря на такое длительное знакомство, никаких фактов преступной работы или каких-либо враждебных к существующему строю настроений со стороны Шталь я не замечала. Назвала я его шпионом только потому, что на следствии в Свердловске мне почему-то сочли нужным сказать, что он арестован за шпионаж.

ВОПРОС. В связи с чем Вы показали, что с Вами поддерживал шпионскую связь Джен?

ОТВЕТ. В изъятой у меня при аресте записной книжке была записана фамилия и номер телефона Джена. На следствии в Свердловске очень интересовались, почему и для какой цели мной была сделана эта запись. При даче вымышленных показаний я вначале имела намерение остановиться на акте вербовки меня Шталем и шпионской с ним связи до 1937 года. После того как мне были предъявлены показания Гаупт, передо мной возникла необходимость каким-то образом обосновать связи с иностранной разведкой в последующие годы.

Поскольку на следствии Дженом интересовались больше, чем другими моими знакомыми, и даже подчеркивали, что я специально скрываю Джена, я решила, что органы НКВД в данном случае располагают какими-то данными, свидетельствующими о причастности Джена к шпионажу. Поэтому указала на него как иностранного разведчика, поддерживавшего со мной шпионскую связь до 1941 года. На самом же деле я видела Джена в своей жизни только один раз в 1934 году, когда он, приехав из-за границы, привез для меня письмо и сумочку от мужа. Встреча с Дженом длилась не больше часа. Он коротко