Читать книгу - "Угодило зёрнышко промеж двух жерновов - Александр Исаевич Солженицын"

Вот уж – никак не готов! Да даже к самому вопросу не был готов. Отвечаю: «Но мне ведь 66 лет». – «Но всё равно, в принципе». В чём же принцип? – у вас мальчишки призывного возраста – и те жгут призывные повестки, и ничего им, а меня, посвыше шестидесяти – и в службу? Выражаю недоумение. Тогда она говорит, что ведь я уже подтвердил и подписал это самое в анкете. Ка-а-ак? (ДиЛисио, ничтоже сумняшеся, заполнил – и мне не сказал.) Очень муторно стало… Остаётся промычать: «Ну, в принципе, не буквально…»

Поразительно же небрежно я прохлопал, – да вот так несерьёзно отнёсся к этому гражданству.

Воротились домой – теперь я эту анкету прочёл. А заодно же – и текст присяги, он, оказывается, тоже нам был прислан.

«…я абсолютно и полностью отрекаюсь от лояльности и верности любому иностранному князю, монарху… – (это у них ещё от XVIII века) – государству или суверенитету, которого я прежде был подданным или гражданином…»

Ну, от верности какому государству я отрекаюсь? Советскому? Советское гражданство у меня отобрали 11 лет назад. А русского – не существует на Земле.

А всё-таки – дерёт. Не по себе.

«…буду поддерживать и защищать Конституцию Соединённых Штатов от всех врагов иностранных и внутренних…»

Ну-ну. От внутренних-то ваших врагов, от прессы левобесноватой и прожжённых политиков я и пытался вас остерегать эти годы, да вы не чуяли.

«…что я буду носить оружие в интересах Соединённых Штатов…»

Вот оно. А воевать-то предстоит – против моей родной страны. И вы же не способны вести войну против коммунистов как таковых, – вы уже сейчас объявили её как против «русских».

«…и я принимаю это обязательство безо всякой мысленной оговорки или намерения увёртки…»

Вот она где заноза. А у меня, конечно, есть оговорка: против русских я не пойду.

Ну и что? А мало ли мы врали на советских собраниях? А в Красной армии когда-то же присягал, не сливая себя со сталинской верхушкой? – и как с гуся вода?

Так-то так, а – дерёт. Клятва – глупому смешна, а умному страшна.

Очень я отяготился. В тупик и мрак врюхался зачем-то сам. Самоубойно.

А уже точно известны и дата, и час, и в каком здании какого городка предстоит процедура.

Нет! Отказываюсь! Иду на закарачки. Не еду!

Аля, как закланная, с лицом отемнённым, едет туда (присутствием сына Ермолая, подростка, смягчая моё отсутствие) – а там уже толпа корреспондентов, и снимки, снимки её поднятой руки – и вопросы обо мне.

И понеслась по американским газетам смешанная весть: то ли Солженицыны оба приняли гражданство, то ли пока только жена, а он, вот, вскоре. Американская пресса, конечно, одобряла (ещё и с такой трактовкой: ну, вот теперь-то он ринется в политическую жизнь Америки!), начальник отдела из «Вашингтон пост» развязно предложил, что он, с целью репортажа, проведёт в нашем доме ближайший День независимости. (А Наврозов не преминул отметиться, что я принял гражданство, устрашённый его статьями.)

А в Европе, и особенно во Франции (мы над этим прежде совсем не задумывались, не предполагали даже), были смущены этим эхом и огорчены: а вдруг и правда примет? «Солженицын – американский гражданин?.. Эта новость сжимает сердце… Неужели этот человек-гора последует реальному пути? Он хочет устроить будущее своих трёх сыновей… Он говорил, что Америка ещё не нация. Но тем не менее она может служить убежищем». Тут же ещё так совпало, что двумя месяцами раньше во Франции возник слух, попал и в журналы, что, «из-за слабого внимания в Соединённых Штатах» ко мне – (уж куда пристальней!) – я намерен переехать во Францию. Мы и не обсуждали такого никогда. А взятие гражданства получилось как бы ответом на тот слух?

И остаткам старой русской эмиграции этот слух пришёлся как оскорбление: они никогда и ни в какой худости не считали возможным принять иностранное гражданство.

Что делать, ошибся. Без стыда лица не износишь.

Но внутренне испытывал я освобождение, что не присягнул Америке. (Постепенно разбирались и американские перья: нет, он не стал! нет, он не торопится стать! и Наврозов тогда: он нанёс пощёчину Америке!)

Да ведь что за страна Америка – невразумлённая (хотя вроде бы столь просвещённо-демократическая): через кучку своих профессиональных политиков она каждодневно безпечно себя предаёт, а вдруг минутами вспыхивает в гневе, но совершенно слепом, и крушит что где попадётся. Советы сбили корейский авиалайнер[559] – в Нью-Хейвене в отместку разбили окна русского православного храма и изгадили опрыскиванием настенную роспись. – Взорвали американскую армейскую казарму в Бейруте – так в вермонтском местечке Питтсфилде вздорный местный житель вооружился револьвером, народный мститель, пошёл утром в местную лавку, где торговали иранец и его русская жена Таня Зеленская (дочь первоэмигрантов), и застрелил её, выразив таким образом месть Америки – иранцам и «стоящим за ними русским»[560].

Шатко. Русская почва мне ещё долго может не открыться, и до смерти, а американскую – не могу ощутить своей.

Без твёрдой земли под ногами, без зримых союзников. Между двумя Мировыми Силами, в перемолот.

Тоскливо.

* * *

Что именно с весны 1985, когда меня пережерновывали с двух сторон и положение моё казалось таким безвыходным, – что именно с апреля 1985 (так советская печать урочит сейчас начало изменений) в СССР что-то новеет – от нас не было видно никак. Разве что американский канал NBC, показывая московскую первомайскую демонстрацию, комментировал: «Сегодня люди в СССР радуются». (Так им и все 60 лет мнилось, что «радуются».) Новым горбачёвским министром иностранных дел стал главный грузинский гебист Шеварднадзе. Всё с тем же оголтелым безумством успели заискливо подарить Соединённым Штатам Берингов шельф[561], сдавая сразу и стратегию, и рыболовство, а ещё отдельным безумством готовили поворот северных рек – и казалось, нет сил остановить большевиков и на этом последнем пределе России. Как раз тогда арестовали и осудили на 6+5 Льва Тимофеева, ещё одного отчаянного переходчика из правящей касты в гибнущий стан. Режим в лагерях сатанел, если это ещё возможно. На полгода кинули в одиночку Ирину Ратушинскую. Всё так же безсильны были наши попытки спасти Ходоровича. Аля выступала, и сговаривала на выступление видных западных журналистов, крупные христианские организации. Однако ничто не помогало. В 85-м Ходоровича, уже с туберкулёзом, кидали в ШИЗО, потом в бандитскую камеру. В апреле 1986 ему в заполярном Норильске врезали второй срок по «андроповской» статье (продление без нового суда), Аля полыхнула в ответ зло[562]. Незадолго до того в Москве накрыли и В. Славуцкую в момент передачи ей от нас 30 тысяч советских рублей для Фонда, грозил и ей арест, и её имя вместе с покойной Столяровой полоскала «Советская