Читать книгу - "900 дней. Блокада Ленинграда - Гаррисон Солсбери"

Эренбурга, – вечный город, его было необходимо преобразовать. И ленинградские писатели уже спорили о том, надо ли сохранять память о мучениях, пережитых этим городом. Эренбургу такие споры казались бессмысленными, обо всем, что выстрадано, забыть невозможно, но нельзя жить одними воспоминаниями. Помня о своих жертвах, Ленинград мечтал о новой славе.

Как и многие другие, Эренбург полагал, что «надо сохранить руины дворцов, это будет свидетельство о варварстве нацистов. Но в самом городе, конечно, наступит новая жизнь, какой еще никогда не было, – великолепная, светлая».

Однажды вечером в Стрельне он смотрел на море и ему представилось, что снова Россия накануне великого пути. Петербургу предначертано было стать российским «окном в Европу». Далекое прошлое. Он думал о том, что давно Россия стала частью Европы, неотделимой от Запада. Некогда молодые офицеры-декабристы принесли с берегов Сены идею свободы на Сенатскую площадь Петербурга, теперь новое поколение русских принесло идею справедливости с берегов Невы на площади Парижа.

«Мы стали сердцем Европы, – сказал Эренбург, – носителями ее традиций, продолжателями ее дерзаний, ее строителями, ее поэтами».

Новый Ленинград станет символом этой России, страны европейской, всемирной.

В феврале 1944 года, через несколько дней после прорыва блокады, в городе побывала группа американских корреспондентов. Они беседовали с председателем Ленсовета Попковым, главным архитектором Барановым, с директором Кировского завода Николаем Пузеровым, с людьми, пережившими блокаду. Они видели замечательные архитектурные ансамбли, рождавшиеся на чертежных столах в морозные дни 1941–1942 годов, слушали рассказы ленинградцев, мужчин и женщин, о том, как заново будет построен их город, эти люди говорили спокойно, уверенно, искренно.

Гости, как и Эренбург, заметили энтузиазм по поводу будущего значения Северной столицы. Ленинград снова надеялся стать окном в Европу, или, как полагал Эренбург, воротами, через которые перед миром предстанет Россия – новый носитель и защитник западной культуры. Некоторым верилось: в ходе послевоенного развития России Ленинград мог бы снова стать столицей вместо грубой, деревенской Москвы и вернуть себе великую роль, которую предназначал ему Петр.

Мечта о величии, достойная традиций Петра, мечта, рожденная в глубинах ада, только что пережитого людьми.

Пушкин, которому Петр на бронзовом коне внушал трепет, гордость и ужас, писал однажды:

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

И действительно, где?

Ленинград выжил без света, без тепла, без хлеба. Эренбург понимал, Ленинград выжил благодаря своей гордости, вере в Россию, любви народа. Был ли в истории человечества пример благородней и поучительней? Петербург, Ленинград был символом души, природы, великого назначения России. У него свой стиль, своя духовность. Приезжает мужчина с Урала или женщина из Тулы, через несколько лет они – ленинградцы.

Так думал Эренбург, и многие гости тоже. Так думали сами жители Ленинграда.

Но имелись другие планы, кроме тех, что рождены были в глубине пережитых городом страданий. План, основанный на постановлении Государственного комитета обороны от 29 марта 1944 года, отводил первое место восстановлению тяжелой промышленности, реконструкции разрушенных машиностроительных заводов, специализированных металлургических цехов, заводов, составлявших основу и опору военно-промышленного потенциала России.

В январе 1944 года население Ленинграда составляло 560 тысяч человек. Нужно было срочно возвратить рабочих, не важно, где они будут жить, а к концу года население довести снова до миллиона. К июлю в городе уже было 725 тысяч человек, к сентябрю – 920 тысяч; к сентябрю 1945 года – 1 240 000 человек. Условия жизни и труда были невероятно тяжелыми.

Очень скудные средства отпускались на реконструкцию и восстановление города. В 1945 году бюджет капитального строительства составлял 398 млн рублей, из них на строительство жилья – 200 млн. Почти столько же было в бюджете мирного 1940 года. Ассигнования на реставрацию исторических памятников составили 39 млн рублей в 1945-м, 60 млн – в 1946-м, 80 млн – в 1947-м и 84 млн – в 1948 году.

Ленинград стал отказываться от иллюзий, реальность вытеснила мечту. Летом 1945 года на заводах, в отдельных районах города, на собраниях писателей, художников, ученых обсуждался план восстановления города. «Временно» отложили расширение его на юг и восток. Поскольку разрушения велики и почти уничтожены такие пригороды, как Лигово и Стрельна, было сказано, что для жилых домов и парков не потребуется много земли – жилые дома можно строить в тех районах, где зимой 1941/42 года деревянные дома разобрали на дрова. Все внимание было сосредоточено на жилищном строительстве и восстановлении заводов, а не на создании величественных аллей и флорентийских площадей. На деле почти единственным сооружением, над которым витал отблеск великих замыслов, мог стать лишь новый стадион Победы по проекту академика Никольского[222].

В 1946 году секретарь горкома Кузнецов и председатель горсовета Попков представили в Москву новый, переработанный план развития города, план «отражал опыт и творческую мысль» городских архитекторов, производственных рабочих, техников и научной интеллигенции. План предусматривал «возрождение и дальнейшее развитие Ленинграда как крупного промышленного и культурного центра страны» и воскрешал надежду Ленинграда на «широкую прибрежную полосу» вдоль Финского залива, на расширение города и включение в него больших районов на юге и востоке. Кузнецов и Попков предлагали осуществить возрождение за 10 лет, вероятно, в период 4-й и 5-й пятилеток.

Лишь через 15 лет заговорили снова о возрождении Ленинграда. Это не случайность.

Однажды (точную дату установить невозможно) после пленума Ленинградского обкома в апреле 1944 года Жданов навсегда уехал из Ленинграда – ему предстояло работать в Кремле. Во время войны и 900 дней блокады не прекращалась ни на один день тайная политическая борьба в Кремле. Поистине двойное значение имело каждой событие ленинградской эпопеи: одно было связано с внешним миром, с борьбой за жизнь, другое – с внутренней страшной стихией сталинской политики. И каждое решение перед войной, и каждое решение в период войны играло роль в этой внутренней кремлевской борьбе. Карьера Жданова претерпела стремительный спад в начале войны (он был виновен в проведении политики, приведшей к нападению нацистов) и в первые месяцы, когда судьба Ленинграда висела на волоске. В самые тяжелые моменты августа, сентября, октября 1941 года судьба Жданова, как и судьба Ленинграда, была в опасности, в зависимости от решающих боев. За гибель города Жданов поплатился бы жизнью. В Кремле дня не проходило без того, чтобы кому-то из ответственных руководителей не угрожали расстрелом. А кого-то действительно расстреливали. Такова была характерная особенность эпохи, сталинско-ленинской системы, средневекового сосредоточения власти, таков был флорентийский характер сталинского суда, параноидная атмосфера кремлевской жизни. Маршал Булганин однажды не зря сказал Никите Хрущеву: «Когда вызывают в Кремль, никогда не уверен, вернешься ли оттуда живым».