Читать книгу - "Время в средневековом городе - Коллектив авторов"

и часто переходивших из одного подданства в другое, а с другой стороны – многовековую традицию городского историописания. Присланные ими исторические справки имели четкую хронологическую структуру и демонстрировали преемственность средневекового прошлого и настоящего.

Однако канцеляристам остальных городов европейской части России запрашиваемые сведения, как правило, не были известны. Крайне плохая сохранность письменных документов заставляла их обращаться к устным рассказам старожилов, которые не сохраняли точных датировок и относили свидетельства о городском прошлом к обобщенным «древним временам». При этом подавляющее большинство канцеляристов с легкостью сообщало о своем неведении запрашиваемой информации, вероятно, не придавая ее знанию большого значения.

Несоизмеримо лучше в русских городах первой половины – середины XVIII в. сохранялась не политическая и военная, а сакральная история. Затрудняясь ответить на вопросы о светском прошлом города, респонденты сообщали детальные сведения о времени основания городских храмов и монастырей, их ктиторах, мемориальных посвящениях. Особое место в исторической памяти занимало почитание местных святых, из века в век остававшихся покровителями города. В этом прослеживалось влияние христианских представлений о существовании не только мирского исторического времени, но и «жизни вечной».

Таким образом, в представлениях горожан о прошлом переплетались исторические, фольклорные и христианские категории осмысления времени.

В.В. Ткаченко

Раздел 2

Измерение времени в средневековом городе

2.1. Время в записях городских обычаев средневековой Англии

В последние десятилетия в историографии все больше внимания уделяется феномену времени, в том числе и в связи с изучением проблемы исторической памяти[294]. И это не случайно. Указанные вопросы довольно давно стали частью так называемого иного, нового воззрения на исторический процесс, связанного с переходом от позитивистской парадигмы в интерпретации прошлого к постмодернистскому его восприятию.

В наши дни на место «объективизирующего начала» в истории все более выходит изучение индивидуального, случайного, уникального. «Прорыв» к нему не столь уж легок и связан с особым процессом герменевтической интерпретации источников, их специфическим раскодированием и пониманием.

Все больший акцент ставится ныне на проблемах истории культуры в ее антропологическом понимании и восприятии (анализ языков, символов, мифов, исторических кодов). В науке уже довольно давно происходит т. н. прагматический поворот: в историографии изучаются не столько социально-экономические, но более – культурные практики, и не столько общество в целом, сколько – индивиды и социальные группы, его составляющие. Проблема времени целиком вписывается в идею этого поворота.

Итак, что можно было бы сказать о восприятии времени в Средневековье? Время в Средние века, особенно в ранние периоды этой эпохи, не столько осознавалось или осмыслялось (прошлое – настоящее – будущее; «я» во времени), сколько переживалось в момент деятельности. Оно могло связываться с «ритмикой», «пульсацией» этого момента в его социальном наполнении, отражавшей непосредственное восприятие человеком Средневековья мира и в нем – порядка вещей[295].

Отсюда проистекало известное науке отношение ко времени на ранних этапах развития средневековых сообществ (особенно – аграрных) в зависимости от природных циклов, когда календарь сельскохозяйственных работ, по сути, являлся отражением смены времен года. Указанная «ритмика» предполагала не только цикличность (как в приведенном примере), но также и некоторую «статичность момента» в восприятии мира; свидетельством этому является приверженность человека Средневековья разного рода обычаям, символам, знакам и ритуалам, которые составляли неотъемлемую часть его повседневного бытия. Опора на ритуалы и клятвы особым образом подчеркивала специфику непосредственного восприятия времени в индивидуальном переживании человека, включенного в то или иное действие, а также являлась необходимым условием более точного соблюдения правовых норм общественного порядка в социуме. Мы не знаем, как именно могли работать сознание и эмоции человека, участвующего в ритуале, но думается, что соблюдение ритуальных действий в то время могло являться своего рода потребностью мозга, неким озарением, особым каналом, способствующим более четкому, яркому «присвоению» действительности человеческим сознанием в момент участия в этих действиях.

Являясь членом корпорации (семьи, сеньории, сельской и городской общины, цеха, гильдии, ремесленного союза, рыцарского или церковного ордена и т. д.), человек всегда имел перед собой некий поведенческий кодекс, объединявший членов группы и часто основывающийся на обычаях. Символический характер обычаев и «обычного» средневекового права, нормы которого нередко переходили в городское законодательство из ранних обществ, уважение к этим обычаям, к древности права было характерной чертой тех общественно-корпоративных «микромиров», из которых была соткана социально-правовая ткань Средневековья.

В этом смысле не представлял исключения и средневековый город, в общественной среде которого действовал целый ряд обычаев, устойчивых поведенческих правил, определенных норм в той или иной сфере его бытования, часто входивших в привычку и закреплявшихся в памяти целых поколений. Известно, что обычаи далеко не сразу стали записывать и фиксировать в городской документации, но в тех его записях, которые постепенно появлялись, наряду со многими важными особенностями средневекового социума, отражаемого в этих записях, фиксировалось и время. Ведь время объективно структурировало социальное пространство средневекового города, его кипучую жизнедеятельность и ритмы – хотя человек Средневековья вряд ли полностью осознавал[296] эту важную функцию времени в организации его (человека) повседневной жизнедеятельности.

Так, исследователи пишут об отсутствии в Средние века единого представления о времени и о наличии «множественности времен» как реальности средневекового сознания. Некоторые из них видят особенность средневековой темпоральности в том, что социальное время могло дифференцироваться в рамках сознания представителей отдельных групп городского общества, зависеть от ритма их (групп) общественного функционирования. Под темпоральностью автор этого раздела подразумевает «временную сущность» явлений повседневной жизни, проявлявшуюся в особенностях процесса поступательного развития и смены этих явлений, то есть в динамике функционирования общества, которая зависела от специфики социокультурной среды того или иного периода. Поэтому можно говорить не о каком-то едином «монолитном» времени, а о целом спектре временных социальных ритмов в их едином слиянии в пространственно-временном континууме Средневековья и, в частности, его городской среды[297].

Данное наблюдение могло отражаться и в городском праве, включая фиксацию времени в записях обычаев средневекового города. Поэтому задача этой работы – показать, какие временные единицы (дни, недели, месяцы, годы и др.) упоминаются в записях обычаев средневековых английских городов в качестве точек отсчета при правовом регулировании многих важных сфер повседневной жизни. С какими факторами могло быть связано использование в городском обычном праве тех или иных «мер времени»? Как могло наличие конкретных, фиксированных, временных отрезков сопрягаться с основным показателем «легитимности» обычая – его незапамятностью?

Для подготовки данной работы использованы тексты обычаев, которые содержатся в публикации их записей, подготовленной в начале XX в. ученицей Ф.У. Мейтленда Мэри Бейтсон для Селденовского общества[298]. Особенность выбранных текстов состоит в том, что в каждом из них содержатся