Читать книгу - "Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский"

Наблюдение, сделанное С. В. Житомирской, уместно распространить на все области науки, в которых проявил себя Марк Константинович, но в первую очередь – на фольклор и фольклористику. Изучение народного творчества не ограничивалось для него специальными, «профессиональными» задачами – оно питалось его представлениями о роли и месте народа в развитии национальной культуры. Азадовского интересовали «глобальные» вопросы: вклад русской культуры в мировую, значение фольклора и фольклористических изучений для понимания национальной специфики и, в конечном счете, исторических судеб России.

Не случайно в своем итоговом труде «История русской фольклористики», подвергая ревизии общепринятую последовательность сменяющих друг друга фольклористических школ (мифологическая – теория заимствования – историческая и т. д.), Марк Азадовский предложил собственную концепцию, соединившую русскую фольклористику с развитием общественной мысли и общественных тенденций, с одной стороны, и русской литературой – с другой. Этот двухтомный многоплановый труд (в том виде, как его замыслил и пытался осуществить Марк Константинович) – масштабное начинание, соперничающее по своему месту в русской науке с четырехтомным трудом А. Н. Пыпина «История русской этнографии» (1890–1892).

Дорабатывая в 1947 г. «Историю русской фольклористики», ученый подчеркивал:

…основные вопросы изучения фольклора не могут быть разрешены вне широкой постановки вопросов генезиса того или иного жанра, как и всей народной поэзии в целом, причем проблемы генезиса русского былевого эпоса, сказки и песни не могут решаться изолированно в недрах только самой фольклористики или литературоведения. Они должны быть поставлены и могут решаться только в общей системе исторических наук[11].

Убежденный в том, что заключенное в народе творческое начало – основа духовного развития, Азадовский уделял особое внимание проблеме «народности», основополагающей, с его точки зрения, для всей русской культуры. «Русская литература развивается под знаком борьбы за народность…»[12] – этот тезис был для него исходным. Изучение произведений и жанров фольклора неразрывно сочетается в научном наследии Азадовского с обращением к фольклоризму русских писателей (Короленко, Пушкина, Языкова, Ершова, Гоголя, Лермонтова, Радищева, Тургенева). Тема «литература и фольклор» становится, начиная с 1930‑х гг., ведущей в его трудах. При этом понятие «народности» трактуется им в связи с «освободительными» тенденциями той или иной эпохи и рассматривается не в узконациональном, а в мировом (западноевропейском) контексте.

Такое же «синтетическое» восприятие культуры отличает и краеведческие труды ученого. Владевшее им с детства чувство коренной связи с Сибирью, его родным краем, неотделимо от ощущения своей принадлежности к «большой родине». Сибирь была для него неотъемлемой частью России. Сохраняя на протяжении своей жизни верность сибирским темам и сюжетам, отыскивая в сибирском фольклоре или творчестве современных писателей и художников местный колорит, Азадовский не уставал подчеркивать органическую связь сибирской и общерусской культуры. Он видел в этом научную проблему, которую сформулировал еще в середине 1920‑х гг.:

Какую роль играла Сибирь и какое место занимает она в творческом сознании русских писателей, под каким аспектом воспринималась «сибирская тема» в различные эпохи, как разрабатывалась она на больших и проселочных путях русской литературы, как трактовались эти темы самими местными и областными писателями и поэтами и как определяется их вклад в общерусскую литературу – вот примерный круг тем и вопросов, который стоит перед нами в качестве основной темы для разработки и изучения[13].

Этот «универсализм» Марка Азадовского позволяет видеть в нем наследника традиций русской науки второй половины XIX в., прежде всего Александра Николаевича Пыпина и Александра Николаевича Веселовского. Среди современных ему крупных ученых равновеликой фигурой представляется Виктор Максимович Жирмунский.

Обозревая историю жизни Марка Константиновича – от ранней юности до последних дней, – невозможно избавиться от горького чувства: перед нами разворачивается драматическая история ученого, которому не удалось реализовать себя в полной мере. Об этом свидетельствуют его не опубликованные при жизни работы, включая «Историю русской фольклористики», его главный жизненный труд, а также разнообразные идеи и начинания, о которых мы узнаем из писем, заметок, публикаций и др.

Незадолго до смерти, предчувствуя ее близость и как бы подводя итог прожитой жизни, Марк Константинович сказал жене: «Я был крупный русский ученый, которому не дали раскрыться до конца».

Свидетельница и участница событий последних двадцати пяти лет его жизни, Лидия Владимировна не раз повторяла, что, публикуя тексты и письма своего покойного мужа, она желает прежде всего восстановить справедливость. Продолжая работу Лидии Владимировны, мы преследовали ту же цель и двигались тем же путем: выявляли сведения о неизвестных текстах, написанных Марком Константиновичем; комментировали его замыслы, упоминание о которых находили в его письмах или печатных работах; отмечали его участие в научных заседаниях и конференциях; уделяли внимание устным выступлениям. Мы стремились расширить, насколько возможно, представление об Азадовском-ученом, осветить диапазон его научных и творческих возможностей – показать, чего он мог бы достичь при иных обстоятельствах. С этой точки зрения наша книга не только продолжает, но и существенно дополняет пионерскую работу Л. В. Азадовской.

Причины драматизма научной судьбы Марка Азадовского следует искать в русской истории. Талантливый молодой фольклорист, рано обративший на себя внимание ведущих петербургских ученых (С. Ф. Ольденбург, В. В. Радлов, А. А. Шахматов, И. А. Шляпкин, Л. Я. Штернберг), он сумел к 1917 г. добиться признания в столичном академическом кругу. Его первая крупная работа (книга о П. А. Федотове), вызвавшая волну одобрительных откликов в русских газетах и журналах, сделала имя Азадовского широко известным. Переломным стал 1917 г. Воспитанный в либерально-революционной среде русской интеллигенции начала XX в., Марк Азадовский оказался, как и многие представители интеллектуальной элиты, на распутье. Ему предстояло сделать судьбоносный выбор: остаться в России, охваченной пожаром междоусобной войны, или покинуть страну. И он сделал свой выбор: принял новый режим как историческую неизбежность и пытался продолжать работу в изменившихся условиях. Но полностью адаптироваться не удалось. Нарастание идеологического гнета, советизация науки, волны репрессий, настигавшие то «старую интеллигенцию», то «краеведов», то «этнографов», последовательно вытесняли его из Петрограда, Томска, Читы, Иркутска, заставляли искать прибежища в другом городе или другой области гуманитарной науки. История подступала вплотную, и, пытаясь избежать прямого с ней столкновения, он многократно менял места своего обитания: из столицы в Сибирь, оттуда на Дальний Восток, затем в Иркутск и, наконец, обратно в Ленинград.

Перед нами история ученого советской эпохи, который действительно не состоялся в полной мере, но не потому, что не смог или не хотел воспользоваться возможностями, предоставленными ему историей, а потому, что сама история постоянно лишала его этих возможностей.

Современник национальной катастрофы ХХ столетия, свидетель войн, революций и Большого террора, Марк Константинович не мог