Читать книгу - "Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас"

того, что регион останется в орбите враждебной культуры. В то же время в представлении правящей и интеллектуальной элиты существовали и конкретные образы городов. Вильна у российских чиновников и поддерживавших имперский режим интеллектуалов ассоциировалась с центом польского влияния. Поэтому целью властей было добиться того, чтобы как можно бóльшая территория попала под влияние Москвы или другого внутреннего центра России и вышла из-под влияния таких городов, как Вильна. В российском дискурсе существовало достаточно четкое представление о том, что чем дальше на восток расположен город, тем сильнее в нем русское влияние и тем слабее польское. Следовательно, целью было «подвинуть» границы уездов и губерний таким образом, чтобы как можно большее число уездов и губерний оказалось в сфере влияния городов, расположенных на востоке[283]. Как писал М. Н. Муравьев, таким образом возможно «оттянуть оные от местных административных центров, в которых преобладает еще господство польской партии»[284]. Более широко эту логику развил И. С. Аксаков. Он считал, например, что присоединение части Минской губернии к Могилевской можно обосновать тем, что «Могилев, сравнительно с Минском, представляет более русской общественной стихии», при этом Минская губерния должна получить компенсацию за счет Виленской губернии, то есть к Минской губернии должны быть присоединены Вилейский и Ошмянский уезды, поскольку «Минск, находясь в центре Белоруссии, обильный историческими белорусскими преданиями, с большею пользою мог бы послужить административным средоточением для некоторых белорусских уездов Виленской губернии, нежели Вильно». Вильна же, согласно И. С. Аксакову, стала «средоточением и символом в Литве польской силы, Польской цивилизации, это нечто в роде литовского Петербурга»[285], и Минская губерния «поставлена в необходимость тянуться к самому главному центру полонизма на Литве, к Вильну», поскольку там расположена резиденция генерал-губернатора[286].

На схожей логике, то есть на желании, чтобы в части Западного края доминировали как можно далее на востоке расположенные центры, была основана и возникшая в начале 1870-х годов идея основания университета, когда кандидатами в университетские города стали Полоцк и Витебск[287]. По мнению министра народного просвещения Дмитрия Андреевича Толстого, Полоцк более удачный выбор по сравнению с Витебском, поскольку Полоцк русский город, расположенный в русской губернии и тесно связанный с внутренними губерниями[288].

Эта логика легла и в основу одного из высказанных в 1865 году предложений помощника виленского генерал-губернатора (позже, в 1868–1874 годах, ставшего генерал-губернатором) А. Л. Потапова – изменить границы Виленской губернии и основать новый центр не в Витебске, а в Полоцке. Наряду с аргументами технического характера (наличие в Полоцке железнодорожной линии, местонахождение Полоцка в географическом центре моделируемой губернии и пр.) приводились и соображения идеологического свойства: Полоцк в большей степени, в сравнении с Витебском, олицетворяет русскость, поскольку в городе пятнадцать православных церквей и монастырей, кроме того, таким образом будет восстановлено «название чисто русского Полоцкого княжества»[289].

К уменьшению территории Западного края должно было привести и присоединение всей Ковенской губернии или трех самогитских уездов к Прибалтийскому генерал-губернаторству[290]. «Перенос» всей губернии в Прибалтийское генерал-губернаторство чиновники обосновывали не только географическими аргументами[291] и экономическими связями, но и стремлением оградить литовцев от влияния «польского элемента»[292].

Уменьшить зону польского влияния Вильны можно было не только путем изъятия нескольких уездов из состава Северо-Западного края, но и возвращением границ генерал-губернаторств к положению, существовавшему до восстания. Такое предложение А. Л. Потапов высказывал еще в 1865 году, и в 1869–1870 годах именно оно было реализовано. Обоснованием решения стали аргументы, звучавшие в начале 1860-х годов. Практически основным мотивом было сокращение влияния Вильны: «Соединение 6-ти губерний под одним центральным управлением в Вильне создает общность интересов между населением оных, приводит в частные сношения полуполяков могилевских с настоящими поляками виленскими и ковенскими и заставляет их смотреть на Вильну, из которой исходят на них и милости и наказания, как на настоящую столицу всего края. Вильна как центр управления, в противность здравых политических начал, дает возможность окраинам привлекать к себе и ассимилировать себе области внутренние, каковы Могилевская и Витебская»[293]. И прямое подчинение этих губерний Министерству внутренних дел будет полезно, поскольку центром притяжения станет уже не Вильна, а Санкт-Петербург, и таким образом сократится количество губерний, составляющих в империи отдельную территорию[294]. При этом границы Виленского учебного округа изменены не были, поскольку имперским чиновникам казалось, что центр ведомства образования не имеет такой символической интегральной силы, какую имеет центр генерал-губернаторства[295].

Таким образом, мы видим, что на бывшую территорию Великого княжества Литовского в 1860-х годах имперские чиновники смотрели практически так же, как и в 1838–1843 годах: три белорусские губернии виделись почти русскими, а оставшиеся три губернии Северо-Западного края – польско-литовскими; правда, среди последних особо выделяли Виленскую губернию с наиболее мощным центром польского влияния – Вильной.

Еще одно направление изменения территориально-административного деления имело черты территоризации этничности, то есть стремление к совпадению административных границ с этническими[296]. В середине XIX века рассматривались две такие идеи. Первая предусматривала разграничение литовцев и белорусов, вторая – литовцев и жемайтийцев.

Автором первой идеи был виленский генерал-губернатор Владимир Иванович Назимов, считавший, что территориально-административные реформы не способны уменьшить польское влияние и имеют смысл «разве только для отделения двух народностей – жмудско-литовской и русской»[297]. Генерал-губернатор, «руководствуясь этнографическою картою», конкретизировал это предложение, точно указав, где на территории Виленской губернии должна проходить эта граница. Предложенная В. И. Назимовым граница между литовцами и белорусами была похожа на границу ареалов расселения этих двух групп в этнографических работах того времени, и Вильна оставалась на литовской территории[298]. То есть, с одной стороны, похоже, что В. И. Назимов относился к этому предложению серьезно, поскольку достаточно точно начертил границу, разделяющую две этнические группы. Кроме того, почти в то же время в Виленском учебном округе рассматривались проекты замены в средних школах, расположенных на территории проживания литовцев, польского языка как предмета преподавания на литовский язык с целью усиления литовских позиций и ослабления польских[299]. Эта идея попечителя Виленского учебного округа Александра Прохоровича Ширинского-Шихматова, соответствовавшая принципу национальной политики «разделяй и властвуй», логически была созвучна предложению В. И. Назимова территориально-административным путем оградить литовцев и белорусов от польского влияния, несмотря на сомнения генерал-губернатора в том, что такие меры способны уменьшить польское влияние в крае[300]. С другой стороны, можно предположить, что и сам виленский генерал-губернатор не был уверен в целесообразности применения таких мер. Сомнения В. И. Назимова выдает не только звучащее в приведенной цитате неуверенное «разве только», но и то обстоятельство, что предложение не было детализировано, поскольку