Читать книгу - "Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Deirde Nansen McCloskey"

того, что он сказал - что идеология и риторика имеют значение - так очевидно верна и важна. Поэтому они верят в остальное, что он сказал, - в частности, в то, что общества не были организованы торговлей до XIX века, - убеждение, которое для историков экономики кажется очевидно ложным.

Скорее всего, дело в их политике. Эмоциональный шаблон выглядит примерно так: "Поланьи, такой же левый человек, как и я, говорит много правдивых вещей, причем красиво. Поэтому его рассказы о том, что происходило в экономической истории, должны быть правдой". Аналогичное отношение было и к Марксу до него. В последнее время достается и более красноречивым защитникам окружающей среды, таким как Уэнделл Берри. Люди хотят верить, что красота - это истина. Поддерживающая эмоциональная рамка у левых возникает из самой идеи исторического прогресса: "Мы должны быть способны на гораздо большее, чем этот жалкий капитализм". Это неправда, но она мотивирует.

Точно так же и на другой стороне политического спектра, также враждебной и невежественной по отношению к Великому Обогащению, консерваторы реагируют на своих заслуженных предков, таких как Томас Карлайл: "Карлайл - такой же правый человек, как и я, и говорит в увлекательном и наполненном идеями, хотя и не совсем красивом, стиле. Поэтому его рассказы о теплоте отношений между хозяином и рабом на Ямайке или лордом и крестьянином в веселой старой Англии должны быть правдой". Поддерживающая эмоциональная рамка справа возникает из самой идеи исторических корней: "Должна быть какая-то благородная причина существования иерархии, противоречащая этому вульгарному капитализму". Это тоже неправда, но она тоже мотивирует.

Энтузиасты как левого, так и правого толка ненавидят "рынок" и встревожены улучшением - левые потому, что в первом акте они видят, как проверенное торговлей улучшение отнимает работу у бедных, правые потому, что в третьем акте оно нарушает естественную иерархию. Таким образом, и те, и другие исходят из того, что торговля - это эксплуататорская новинка, и что (так называемое) усовершенствование не сделало ничего, кроме разрушения солидарности. Когда левые или правые находят особенно красноречивое выражение своего отвращения к торговле и улучшению, они, скорее всего, прекращают чтение.

Политолог Шери Берман, например, на первой странице своей книги 2006 г. признает свой долг перед Поланьи и далее излагает столь удобную для левых историю о том, что "только в XVIII веке [на самом деле Поланьи говорит о начале XIX] начали возникать экономики, в которых рынки были главной силой в производстве и распределении товаров". Вслед за Поланьи она утверждает, что до нового времени "решения о производстве и распределении товаров принимались не рынками, а теми, кто обладал социальной и политической властью".¹ Ее исторические утверждения фактически ошибочны. Если бы они были верны, реальная заработная плата не удвоилась бы после того, как Черная смерть убила треть рабочих в Евразии.²

Однако Берман, ссылаясь на Поланьи и на нашу с Санти Хеджибу статью, написанную в 1999 г. и подробно описывающую крупные фактические ошибки в экономической истории Поланьи, утверждает, что "капитализм означал конец мира, в котором положение и средства к существованию человека определялись прежде всего принадлежностью к определенной группе" - обществу статуса в противовес обществу контракта.³ И еще более правильно она говорит, что "ощущаемые неудачи... господствующих интеллектуальных парадигм порождают спрос на новые идеологии"⁴ Да, и это весьма беспокоит "многих марксистов, теоретиков рационального выбора и реалистов". ...господствующих интеллектуальных парадигм создают спрос на новые идеологии".⁴ Да, и это весьма тревожит "многих марксистов, теоретиков рационального выбора и реалистов, ... [для которых] идеологии лучше всего понимать как инструменты или "прикрытия""⁵ Именно на уровне идей происходило изменение общества, вызванное потребностью в замене институтов, считавшихся несостоятельными. Они "провалились" только относительно утопической версии прогресса, которая завладела социальным воображением Запада после 1848 г., несмотря на огромные реальные улучшения, происходившие в то время. Мы можем (всегда) сделать лучше, заявляют левые. Мы должны (всегда) принимать больше законов. Любая проблема (всегда) требует большего регулирования. Мы должны (всегда) стремиться к причудливому идеалу, ошибочность которого неоднократно доказывалась в ходе социалистических экспериментов, превращающих мнимое совершенство во врага действительного совершенства. Таким образом, ошибочное представление о несостоятельности капитализма в 1890-1930-е гг. послужило, как пишет далее Берман, стимулом для перехода к социал-демократии в Швеции и Голландии, Англии и Франции.

Прекрасная популярная история Соединенных Штатов Уолтера Макдугалла (2004 г.), в качестве еще одного недавнего примера, начинается с того, что Поланьи изображает Англию XVI в. как "зарождающееся рыночное общество". "Ни в одно время и ни в одном месте", кроме Англии, - заявляет Макдугалл (курсив которого в других местах используется более сдержанно), - "в столетие, предшествовавшее заморской экспансии Англии [т.е. в XVI веке], все общество было организовано на основе рыночного обмена". Основанием для такого поразительно устаревшего утверждения является вышедшая в издательстве Monthly Review Press книга Эллен Мейксинс Вуд, которую Макдугалл называет "марксистом-отступником". "Она, в свою очередь, - сообщает он, - превозносит идеи классической книги Карла Поланьи "Великая трансформация""⁶.

Однако на самом деле Египет, Вавилон, Китай, Греция, Рим, Галлия, Италия, арабский мир, Османская империя, тольтеки, Япония, земли викингов, Германия, Польша, Англия с древних времен до начала нового времени - это целые общества, на которые сильно влиял коммерческий обмен (это не означает, что другие институты, такие как семья, родство, царство, религия, иерархия, не оказывали влияния на работу общества, даже в экономической жизни, даже сейчас). В "Мено" Сократ около 410 г. до н.э. выступает, как он часто делал, против денежной оплаты за обучение добродетели, в данном случае добродетели благоразумия. Но он не сомневается, что испытание торговлей подходит для сапожников и швей: "Те, кто чинит старые сандалии и восстанавливает одежду, будут обнаружены в течение месяца, если они вернут одежду и сандалии в худшем состоянии, чем получили; если они сделают это, то вскоре умрут от голода"⁷ Афины были торговым обществом.

Поланьи не верил, что рынки имели значение в прежние времена, например, во времена Платона. Но факты, накопленные с 1944 г., говорят о том, что в Европе и Китае, Южной Азии и мусульманских странах, Африке и Америке существовали экономики, богатые рынками, хотя эти рынки регулярно презирались в риторике многих военных или священнических элит и регулировались в риторике гильдий высшей буржуазии, не дававшей покоя простолюдинам и их улучшению.

Даже историки, чьи подробные научные выводы противоречат поланистскому видению, при невнимательном рассмотрении могут скатиться в поланизм. Поскольку современный мир шокирующе богат (а это правда), то, по заключению историка Джойс Эпплби, "капиталистическая практика представляла собой радикальный отход от древних