Читать книгу - "Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Deirde Nansen McCloskey"

приводит важнейший факт: гильдии, стремящиеся к получению ренты, были необычайно слабы в Голландии и Британии после 1500 г. по сравнению с Италией, Германией или Испанией.¹⁶ В Лондоне или Амстердаме можно было заниматься бизнесом относительно свободно, что является важнейшим условием входа, на которое обратил внимание перуанский экономист Эрнандо де Сото.¹⁷ Во Франции, начиная с XVI в., государство, напротив, жестко регулировало благосостояние буржуазии и искушало ее предложениями приобрести за готовые деньги не облагаемую налогами дворянскую мантию.

Голландская, а затем и британская идеология постепенно превратилась в идеологию совершенствования, свободную от монополизации гильдий и вмешательства самодержцев. Новая идеология сделала вполне благородным возиться простым людям с воздушными насосами и паровыми машинами, ткацкими станками и гончарными изделиями. Это подтолкнуло французов к тому, чтобы рекомендовать британцам и более ранним голландцам уважать индивидуальную инициативу, по крайней мере, среди либерального меньшинства французских мыслителей. Они с подозрением относились к интендантам, посылаемым из Версаля, чтобы регламентировать детали открытия фабрик, снабженных рулонами красной или, в наши дни, зеленой ленты. Лоренс Уайли сообщает о позиции одного французского бюрократа в 1950-х годах: "Если общественность говорит обо мне плохо, я безмятежно спускаю это на тормозах. Жалоба лишь показывает ценность моей должности и моих методов. Чем больше обсирают общественность, тем лучше служат государству". Голландская, а затем и британская буржуазия, ремесленники типа Уатта, Веджвуда или Аркрайта, вошедшие в высшую буржуазию, освободились от прежних ограничений, частично навязанных им самим, и стали обсуждать свои прогрессивные проекты с новой риторикой. При этом они стали выглядеть достойно. Их впервые назвали лучшими, полезными для нации в целом. А на домах, где они жили и работали, появились светло-голубые мемориальные доски.

Слава Богу, что есть буржуазная сделка, ее демократическая проверка удовлетворением потребителя и частная прибыль, которая так ясно сигнализирует о ее успехе. И слава Богу за то, что общество выигрывает от того, что рассуждает не о равенстве первых лиц, не о национальной славе, не об интересах аристократов, не о прелестных новинках техники, не о количестве душ, попавших в рай, а о коммерческих издержках и выгодах.

Слово "слава Богу" здесь не совсем орнаментально. Дух, которым проникнута эта книга, как заметил мне мой друг и соратник по епископальной церкви философ Роберт Сессионс, - это дух благодарности. Каждый день я благодарю себя за то, что родился в двадцатом веке в Соединенных Штатах - при всех признанных недостатках моей страны, - а не в каком-то другом времени и месте, куда меня могла занести случайность. Или, как мы с Сессией, верующие христиане, могли бы выразиться, в каком месте меня мог бы поселить Бог: в Испании XVII века, например, или в Германии 6000 года до н.э. (Для более решительных). (Перед наиболее ярыми атеистами из числа моих друзей я заранее прошу прощения за теологию - она сейчас прекратится. Но подумайте о том, что богословие, по крайней мере, привносит важные вопросы за стол переговоров. Стол для причастия).

Как христианин я верю в то, что у голодающего сироты в Калькутте такая же ценная душа, как и у пожилого профессора в Чикаго. Таково было основное убеждение матери Терезы, и поэтому, согласно некоторым враждебным отзывам, она считала оправданным пренебрегать только физическим здоровьем своих подопечных - ведь главное, чтобы души были на пути к вечной жизни. Это было средневековое богословие. В некоторых недружественных дискуссиях, например, Кристофера Хитченса, Тарика Али и, пожалуй, более правдоподобно редактора ведущего британского медицинского журнала "Ланцет", о детских домах и хосписах матери Терезы говорилось, что уровень смертности в них был заметно выше, чем в других. Детские дома Терезы оглашались криками о боли, вызванной отказом от опиатов, подкрепленным "теологией страдания". У нас с Сессиями, прогрессивных христиан, совершенно иное отношение к страданиям в этом подлунном мире.

Иными словами, мать Тереза, как и некоторые левые и правые, не считала, что экономический рост имеет значение. То, что имело значение для нее - и здесь нам не нужно опираться на враждебные рассказы, - и то, что по-прежнему имеет значение для многих левых и правых, - это только трансцендентные вещи, такие как вечная жизнь или светская утопия, или окружающая среда, или Британская империя. Эрика Хобсбаума, историка и британского коммуниста, либерал Майкл Игнатьев в 1994 г. спросил на телевизионном шоу, "можно ли оправдать убийство 15-20 миллионов человек [в СССР при Сталине]" в свете его вклада в создание коммунистического общества (то же самое можно спросить о голоде Мао в 1958-1962 гг. с сорока пятью миллионами жертв).²⁰ Хобсбаум, как и мать Тереза в другом ключе, немедленно ответил: "Да". В отличие от этого, трансцендентное, любимое нами с Сессиями, включает в себя желание Бога, чтобы реальные люди процветали в прошлом, настоящем и будущем. Мы благодарны (если придерживаться теологических терминов) за Божью милость на небесах, но и здесь, внизу, тоже.

Однако многие прогрессивные христиане, к сожалению, присоединяются к своим кузенам-атеистам слева и справа и не верят в благо буржуазной сделки, утверждая, что она, наоборот, была плоха для бедных. Однако в конечном счете, в третьем акте, буржуазная сделка позволила бедным подняться - если вы заботитесь о том, чтобы они поднялись, как, повторяю, не заботятся мать Тереза и многие другие религиозные консерваторы, и как заботятся Хобсбаум и многие другие противники западного либерализма в далеком утопическом будущем, считая, что вполне допустимо разбить несколько десятков миллионов яиц на пути к идеальному омлету.

В одной из формулировок Адама Смита, напротив, "буржуазная сделка" приводит к тому, что буржуа, преследуя прибыль, добивается цели, которая не входила в его намерения. Такой вариант "невидимой руки", кстати, не совсем справедлив по отношению к буржуа-предпринимателю или буржуа, поставляющему товары. Часто он действительно имеет в виду улучшение жизни своих клиентов. Спросите его. Или понаблюдайте за ним. Посмотрите на поведение персонала в Hobgoblin Music или в продуктовом магазине Trader Joe's. Можно утверждать, что жизнь, потраченная на то, чтобы понять, чего хотят покупатели, как доставить им товар без вреда для здоровья, как улучшить обслуживание и качество при меньших затратах, приводит буржуазию к этическим установкам, которые в чем-то превосходят этические установки надменной аристократии, завистливого крестьянства или горделивого духовенства. По крайней мере, так утверждал Смит.

Густавус Франклин Свифт из Чикаго был не первым, кто попробовал перевозить в рефрижераторных вагонах на восток не живой, а забитый скот. Но он был первым, кому это удалось в 1880 году. Крупные железные дороги воспротивились. Они зарабатывали слишком много денег на перевозке живого скота.