Читать книгу - "Гафт и Остроумова. История любви - Михаил Александрович Захарчук"

жены, двое наемных убийц и молодой обаятельный джазовый музыкант Валорэн. Вот в таком «многограннике» Валентину Иосифовичу была предложена именно роль Валорэна, при этом режиссер заметил, что если сыграть ее с душой, с умом и с определенным напором в нужных местах, то можно достичь успеха невероятного. И Гончаров в итоге оказался прав. Джазмен Валорэн стал первым сценическим образом Гафта, после которого о нем заговорили как об очень серьезном и многообещающем актере.

Периоды, когда Валентин Иосифович уходил из одного театрального коллектива и устраивался в другой, могли растягиваться во времени. Иной раз молодой артист подолгу «зависал» без театрального занятия, и тогда, как говорится, для хлеба насущного, снимался в малозаметных ролях различных фильмов. Вообще-то тема «Кино и Гафт» у нас еще впереди. Но здесь мы вспомним картину «Русский сувенир», которую ставил Григорий Александров, только лишь потому, что там наш герой, игравший роль французского певца, впервые встретился на съемках и близко сошелся с выдающимся актером, учеником Вс. Мейерхольда Эрастом Гариным. Во время очередного съемочного дня Эраст Павлович отозвал Гафта в сторону, обнял его за плечи и произнес своим удивительным надтреснувшим голосом: «Молодой человек, у меня к вам вот какое дело. Не могли бы вы сыграть у меня роль ученого в пьесе «Тень». Понимаете, артист, ее исполняющий, ушел в запой. А вы, мне сдается, вполне могли бы его заменить. Что-то у вас такое есть, понимаете ли, задиристое, заковыристое, непонятное…» Валентин Иосифович пьесы не читал, вообще понятия не имел об особой сказочно-философской драматургии Евгения Шварца, но ответил, как юный пионер: «Конечно сыграю, о чем речь». Гарин предложил: «Тогда давайте встретимся с вами, поговорим. Приходите ко мне завтра домой». Ну а дальше слово Валентину Иосифовичу: «Надо же, сам Гарин приглашал меня домой! Я, конечно же, явился к нему. Помню, что мы шли к нему в кабинет через какие-то комнатки, комнатки, комнатки. И вот, проходя одну из них, я увидел слева какую-то полудетскую кровать, чуть ли не с сеткой, и там – о боже! – под простынкой, как мне показалось, лежал мертвый человек! Простынка накрывала худющее-худющее тело, и безжизненная головка усопшей свисала с кровати. Абсолютный морг. Я прошел в кабинет, не понимая, как Эраст Павлович не обратил на это внимания. Это была его жена Хеся, знаменитая его помощница, мастер дубляжа. Мы сели, он стал рассказывать о Мейерхольде, о «Тени», о роли, но мне все время хотелось сказать: «Знаете, Эраст Павлович, по-моему, у вас там, в соседней комнате, случилось несчастье». Он мне показывал какие-то скульптурки и спрашивал: «Знаете ли вы, кто это?» Я говорил: «Это вы». «Нет, это Мейерхольд». Так, показав штук шесть слепков, он понял, что я ни черта про Мейерхольда не знаю. Короче говоря, были назначены первые репетиции, и я ушел. Впоследствии выяснилось, что Хеся всегда так выглядела, и все было нормально, она просто крепко спала. Она, кстати, пережила Эраста Павловича на много лет. Естественно, Гарин не явился ни на одну репетицию, а репетировала со мной Хеся, которой я очень не понравился. И вот настал час моей премьеры в «Тени». Евгения Шварца. На первых же секундах я чуть не упал в оркестр с балкончика, который отвалился на авансцене. Потом перепутал партнерш и стал вести диалог с Аросевой, а надо было с Зелинской, и, глядя не в ту сторону, получил, естественно, не тот ответ. Боже, что со мной было! И, конечно, меня не приняли в Театр сатиры, вернее, не оставили в нем. В то время театр уезжал на гастроли в Ленинград, а я был совсем без работы, мне нужно было где-то хоть что-то зарабатывать, и я попросил директора зачислить меня хотя бы рабочим сцены, хотя бы осветителем, но меня не взяли. Единственное, что меня согревало в этой обреченной истории, так это то, что после спектакля ко мне подошла Татьяна Ивановна Пельтцер, с которой впоследствии у нас были очень хорошие отношения, и сказала: «Не волнуйтесь, вас не взяли не потому, что вы плохой артист, а потому, что здесь своя политика, свои интриги. Вы – артист стоящий. Это вам не комплимент – констатация факта».

Через десять лет я поступил в этот театр, сговорившись с Андрюшей Мироновым играть в «Женитьбе Фигаро» графа Альмавиву, и это была одна из моих лучших ролей (во всяком случае, так говорят знающие люди). Спектакль получился замечательный. Мы с Андрюшей приходили на час раньше, репетировали. Как меня терпел главный режиссер Плучек, удивляюсь до сих пор. Много на себя не беру, но из-за меня там сняли чуть не полсостава и, главное, заменили Сюзанну. Когда мы еще только начали репетировать, меня страшно удивляло, что Миронов часто бегает в Бахрушинский театральный музей записывать монолог Фигаро, еще не успев его сыграть. «Ничего себе, – думал я, – ну и заявочки». Через двадцать лет Андрюша умер на сцене во время спектакля, не договорив этого самого монолога. Он его договорил, лежа на носилках в машине, когда его привезли еле живого в больницу. Прошептал механически, не приходя в сознание. Загадка!»

Театр имени Ленинского комсомола – страница особая в биографии Гафта. Там он встретился с режиссером Анатолием Васильевичем Эфросом. Когда он в 1963 году возглавил творческий коллектив, для театра начались позитивные перемены. За короткие три года своей работы на посту худрука Эфрос сумел каким-то невероятным образом обогатить творческую жизнь труппы, придать ей фантастическую динамику. Он вдохнул в нее столько свежих идей, что билеты на спектакли вновь стали раскупаться мгновенно и опять, как и во времена худрука Ивана Берсенева появилась проблема «лишнего билетика». Некоторые специалисты (и автор их мнение разделяет) вообще полагают период Эфроса «золотым» в истории Ленкома. Один за другим он поставил спектакли: «Чайка» (Чехов), «104 страницы про любовь» (Радзинский), «Мой бедный Марат» (Арбузов), «В день свадьбы» (Розов). Почти камерные, но глубоко психологичные постановки буквально «взорвали» театральную общественность Москвы. В них остро затрагивались никогда не теряющие актуальность вопросы нравственного выбора, места интеллигента в обществе. Именно при Эфросе коллектив театра пополнился рядом блистательных актеров: В. Гафт, М. Державин, О. Яковлева, Л. Дуров, А. Ширвиндт. Они творили в тесном сотрудничестве с признанными звездами берсеневской эпохи. За короткий период коллективу удалось создать на сцене неповторимую атмосферу и запоминающиеся образы. Среди них – Марат (Збруев), Треплев (Гафт), Наташа в «104 страницы про любовь» (Яковлева). Ленком «зазвучал» по-новому – интересно, талантливо, современно. Однако вызывающая восторг у зрителей виртуозная режиссура Эфроса на тогдашнее партийное руководство столицы, на Министерство культуры СССР производила впечатление