Читать книгу - "Гафт и Остроумова. История любви - Михаил Александрович Захарчук"

Носил всегда он, тири-тирьям, шапокляк./ Давал он людям на чай одни, тирьям, тройчатки,/ И пил три звездочки, тирьям-тирьям, коньяк». Две первые строчки этой песни, как известно, принадлежат конторщику Дымбе в исполнении М. Жарова (трилогия о Максиме «Выборгская сторона»). В дни Октябрьского переворота Дымба из конторщика становится анархистом. То есть намеки и параллели, как говорится, те еще. Между прочим, многие люди полагали, а некоторые и до сих пор считают, что за Гафтом социалистическое определение «летун» закрепилось исключительно благодаря его тяжелому и неуживчивому характеру. Это чушь полная – прошу извинить мою терминологию. Во-первых, ни один уход из театра никогда у Валентина Иосифовича не сопровождался не то чтобы скандалом, а хоть бы малейшей перебранкой с руководством, коллегами. Он покидал тот или иной драматический коллектив всегда по-хорошему, безо всяких неприятностей. А во-вторых, и это, на мой взгляд, самое главное, Гафт не единожды, как уже говорилось, возвращался в прежние коллективы, и его всегда принимали, что называется, с распростертыми объятиями. Так было в Театре имени Моссовета, в Театре сатиры, в Театре на Малой Бронной, в Театре имени Ермоловой. Происходило это во многом потому, что Валентин Иосифович все-таки умеет ладить с людьми. Даже среди героев его эпиграмм, сдается мне, нет таких, кто бы на всю жизнь обиделся на автора. Впрочем, об эпиграммах Гафта, равно как и о всем его поэтическом творчестве, мы еще поговорим. Пока что вспомним те творческие коллективы и тех творцов, с которыми его сводила причудливая и всегда непредсказуемая Судьба. Трудно, да и невозможно оценить их влияние на творческое становление моего героя, хотя оно в любом случае бесспорное.

Вот вам, читатель, самый простенький пример. В Театре имени Моссовета Валентину Иосифовичу повезло или посчастливилось, это уж как вам будет угодно, играть небольшую роль в спектакле Шекспира «Король Лир» вместе с великим Мордвиновым. Народный артист СССР, лауреат трех Сталинских и Ленинской премий, он, как и подобает ему по статусу, исполнял главную роль. Первая читка пьесы. Это, я вам доложу, такое скучное и рутинное мероприятие, что некоторые артисты на нем даже засыпают от монотонности происходящего. Оживляются, как правило, лишь те, у кого приличные куски ролей или же длинные монологи, и их необходимо озвучить. Остальные всегда откровенно скучают, потому как нет еще никакого на них режиссерского воздействия. Подошла твоя очередь – отбарабанил положенный текст и снова занимайся своим делом. И таким макаром поступали почти все. За исключением Мордвинова. Николай Семенович не просто проговаривал текст, он уже жил им. Он произносил все именно так, как будто идет генеральная репетиция, а не первая читка. Когда пошло время знаменитой реплики: «О, шут мой, я схожу с ума!» – Мордвинов резко поднялся и во всю мощь своего голосища буквально проревел: «О, шут мой, я схожу с ума!» Гафту даже показалось, что задребезжали стекла в оконных проемах. С тех пор он взял себе за правило: знать пьесу досконально, быть во всеоружии относительно своей роли буквально с первой читки произведения.

Где-то в самом начале шестидесятых Гафт непродолжительное время трудился в Театре на Малой Бронной. Режиссер Владимир Храмов ставил там другую пьесу величайшего английского драматурга «Бесплодные усилия любви». Вещь сама по себе не сильно могучая как в сюжетном, так и содержательном отношении, и, скорее всего, поэтому мимо нее прошли такие отечественные корифеи и знатоки Шекспира, как Лозинский, Пастернак и Маршак. Одним из переводчиков пьесы на русский язык был автор «Тараканища», «Мойдодыра», «Мухи-Цокотухи», «Айболита» – Корней Иванович Чуковский. И Храмов решил для более, так сказать, углубленного изучения пьесы познакомить своих подопечных актеров с автором перевода. Поехали всем коллективом в Переделкино. Их встретил чистенький благообразный старичок с хорошо знакомым голосом. (Корней Иванович тогда очень часто выступал по Всесоюзному радио с чтением своих детских стихов, типа: «Одеяло убежало, улетела простыня… Ехали медведи на велосипеде».) Он сразу стал натурально приставать к молоденьким актрисам, да так сноровисто и активно, что в какой-то момент наступила даже неловкая пауза. Чуковский ею воспользовался: куда-то метнулся и через пару минут вернулся в роскошной красной мантии и шапочке-конфедератке. «Приглашали тут недавно меня в Лондон. Удостоили степени доктора литературы Оксфордского университета», – сказал важно, но тут же вновь принялся обихаживать молоденьких лицедеек. По очереди подсаживался к каждой, поглаживал их. Храмов решил наконец напомнить старику о цели их посещения. А тот все не унимался, продолжая ухаживания. Потом враз погрустнел, присел на стул, вытер рукавом мантии слегка вспотевший лоб и, как-то вяло улыбнувшись, заметил: «Да что мне вам про эту пьесу рассказывать. Вы и сами небось видели, что из себя представляют те самые шекспировские «бесплодные усилия любви». Хотите, называйте их «пустыми хлопотами любви», «напрасным трудом любви» – все едино. И все понятно».

Таким образом Гафт извлек для себя урок Чуковского, заключавшийся в том, что и самый сложный спектакль, и самый простой должны содержать в себе некую ясную и понятную идею, которую можно увидеть или даже потрогать.

Несколько лет Валентин Иосифович трудился в самом маленьком столичном театре на улице Спартаковской невдалеке от трех вокзалов. Потом это помещение отдали под Театр кукол. Оно было настолько крохотным, что, казалось, встань на край сцены и можешь за руку поздороваться со зрителями на балконе. А запомнился спартаковский коллектив Гафту тем, что его возглавлял уже достаточно известный режиссер и еще более популярный столичный театральный деятель Андрей Александрович Гончаров. Это была действительно легендарная личность в отечественной культуре. С началом войны добровольцем ушел на фронт. Сражался красноармейцем взвода разведки 407-го полка 103-й дивизии 16-й армии сначала на Истринском, потом на Ельнинском направлениях, на которых решалась судьба Москвы. В 1942 году получил в бою одновременно тяжелое ранение и обширную контузию. Несколько месяцев провалялся в госпиталях, а потом его демобилизовали по инвалидности. Медаль «За боевые заслуги» нашла Гончарова уже после Великой Отечественной войны. С 1942 по 1944 год он руководил 1-м Фронтовым театром ВТО. За год до Победы перешел в Московский театр сатиры, где поставил «Женитьбу Белугина» А. Н. Островского. Потом возглавлял попеременно несколько столичных театров, пока прочно не остановился на Театре имени В. Маяковского.

В театре на Спартаковской Гончаров поставил такие популярные спектакли, как «Вид с моста», «Закон зимовки» и другие. Столичная привередливая публика восторгалась этими работами потому, что Андрей Александрович умел подбирать необычный репертуар, но еще больше он славился умением находить нужных актеров на нужные роли. Конкретно Гафта он пригласил в спектакль Марселя Эмэ «Третья голова». Главные герои действия – два прокурора и их