Читать книгу - "Раиса Горбачева. Жизнь и принципы первой леди СССР - Георгий Владимирович Пряхин"

– Лет десять назад водил детей в Сокольники.

– Вы знаете, в наши времена на катке крутили всегда одну и ту же пластинку. Пытаюсь вспомнить эту песенку. Почему-то больше ее нигде не встречала. Вьется белый, какой-то там снежок. Догони, догони… Да, только на катке крутили.

– Повторы «догони, догони» помню и я.

– Больше я эту песню нигде никогда не слыхала. Не могу вспомнить. Но именно она звучала на Сокольническом катке.

Не забыть мне и встречу нового, 1954, года в Колонном зале. Елка, музыка. Кругом молодые лица, и мы. Помню, что окружающие почему-то обращали на нас внимание. Не знаю почему.

– Пара, наверное, хорошая была.

– Как бы тянулись к нам. И рождалось ответное теплое, дружеское чувство. Храню его до сих пор. Может быть, то был общий праздник – молодости, счастья молодости? Новогодняя елка в Колонном зале 1954 года. А может, это было связано еще и с тем, что наступал именно пятьдесят четвертый год? Старое оставалось где-то там, за чертой, в пятьдесят третьем…

Поженились мы накануне, осенью пятьдесят третьего. Регистрировались в Сокольническом загсе, на другом берегу Яузы. Но, когда вновь приехали в Москву и побывали там с Михаилом Сергеевичем, загса уже не нашли. Его перенесли во Дворец бракосочетаний. Сейчас на том месте какая-то коммунальная служба. А загс был как раз напротив нашего общежития.

– Все логично: студенческое общежитие, а напротив – загс.

– А само здание сохранилось. Большое здание. Там, на другом берегу, на Преображенке, вообще стоят фундаментальные здания. На первом этаже и был загс.

Свадьба отшумела на Стромынке, студенческая, веселая, с песнями, тостами, танцами. Деньги на свадьбу, на новый костюм для себя и на мое «свадебное» платье (условно свадебное, возьмем это слово в кавычки: тогда специальные платья не шили. Да и колец обручальных не было. Но платье было новое.) – деньги на все это Михаил Сергеевич заработал сам. Родители, если честно, даже не знали о наших намерениях. Мы поставили их в известность в последний момент. Так молодежь считается с мнением родителей – и тогда, и сейчас. Мол, так и так, у нас свадьба, денег не надо, у нас они есть. Вот и все известие. Да и денег-то у наших родителей особо не было. Вообще, мы жили с постоянным чувством ответственности перед ними. Я, скажем, всю жизнь старалась не отяготить чем-либо своих мать и отца, не просить лишнее, не брать. Я ведь старшая, а у них было еще двое детей, и жилось нелегко.

Деньги заработал Михаил Сергеевич сам, летом, комбайнером на уборке хлеба. Правда, мне на туфли у нас не хватило. И туфли я одолжила у подруги в группе. Но платье было – это первая наша совместно приобретенная вещь. Платье, сшитое в настоящем московском ателье, я помню хорошо это ателье: около метро «Кировская».

Летом 53-го, перед свадьбой, мы расстались с Михаилом Сергеевичем на три месяца. К каникулам присоединилась его учебная следственно-прокурорская практика. Проходил он ее у себя в Красногвардейском районе. Тогда район назывался Молотовским. Жили мы эти месяцы ожиданием писем друг от друга…

Эти письма у своей собеседницы я заметил давно. Еще как только мы утвердили на столе магнитофон и расположились для разговора – она за столом, а я в кресле напротив. Я уже давно смотрел на эти листки из линованной тетрадки, которую почему-то называют «общей». Давно понял, что это – письма. От писем, на чем бы они ни были написаны, всегда исходит нечто, что сразу позволяет определить: это – письмо. Если все, по бывавшее в руках человека, так или иначе несет отпечаток человечности, то письмо человечно вдвойне. Особенно старое. Истончившееся так, что, кажется, сама душа сквозит, проглядывает сквозь написанное, когда смотришь его на свет. У меня и у самого есть такие пожелтевшие письма. Только нет и никогда не было писем от матери, она у меня умерла неграмотной…

Я, конечно, уже догадался и о том, чьи это письма лежат на столе. Давно исподтишка присматривался к ним, но в мои руки они так и не попали. Собеседница, конечно, заметила мой взгляд, но самому посмотреть, подержать, если и не почитать письма, не предложила. Напротив, на протяжении всего разговора рука ее вольно или невольно покоилась на этой тоненькой стопке с уже подкопченными временем краями.

Как там у Высоцкого? Не люблю, когда чужой читает письма, заглядывая мне через плечо?

В таком случае этот характерный мужчина пел и от лица этой характерной женщины.

– Сегодня, перечитывая письма Михаила Сергеевича, эти строчки на пожелтевших листочках бумаги – столько лет прошло! – написанные то чернилами, то карандашом, то в степи на комбайне, то в районной прокуратуре в обеденный перерыв или поздно ночью, после работы, вновь и вновь думаю не только о чувстве, которое соединило нас в юности. Думаю и о том, что наш жизненный выбор, наш жизненный путь, истоки которого в нашем детстве и юности, что он – не случаен.

Хочу привести отрывки из двух-трех писем Михаила Сергеевича. Полностью не надо, нельзя, здесь есть страницы, предназначенные только мне, – со мною они и уйдут… Да, есть вещи, которые предназначаются только для меня, сколько бы лет ни прошло. Но кое-что я вам зачитаю. Посмотрите, на листке сохранился штампик – «прокуратура Молотовского района»…

– А я подумал, что Вы сейчас эти значки поставили.

– Ничего подобного. Эти письма никто не трогал. Просто сейчас я стала перечитывать. Да посмотрите: «прокуратура Молотовского района». И даже число: 20 июня 1953 года. Был на работе в прокуратуре и стал писать письмо на первом подвернувшемся листке.

«…Как угнетает меня здешняя обстановка. И это особенно остро чувствую всякий раз, когда получаю письмо от тебя. Оно приносит столько хорошего, дорогого, близкого, понятного. И тем сильнее чувствуешь отвратительность окружающего… Особенно – быта районной верхушки. Условности, субординация, предопределенность всякого исхода, чиновничья откровенная наглость, чванливость… Смотришь на какого-нибудь здешнего начальника – ничего выдающегося, кроме живота. А какой апломб, самоуверенность, снисходительно-покровительственный тон! Пренебрежение к науке. Отсюда – издевательское отношение к молодым специалистам. Недавно прочитал в газете заметку зоотехника – Мовсисяна, окончившего Ставропольский сельскохозяйственный институт. Просто обидно. Видишь в этом зоотехнике свою судьбу. Человек приехал с большими планами, с душой взялся за работу и уже скоро почувствовал, что все это и всем абсолютно безразлично. Все издевательски