Читать книгу - "Провинциализируя Европу - Дипеш Чакрабарти"

различии между двумя разновидностями историй: историями, «утверждаемыми капиталом», и историями, не принадлежащими к «жизненному циклу» капитала. Я буду называть их «История 1» и «История 2». На примере различия между ними я хочу показать, как идеи Маркса могут быть использованы для борьбы с представлением о том, что логика капитализма снимает различия. В заключение я постараюсь раскрыть вместе марксистские категории и размышления Хайдеггера о политике разнообразия в человеческом обществе.

Капитал, абстрактный труд и снятие различия

В основе рассуждений Маркса о капитализме лежит идея товара, а для концепции товара основополагающее значение имеет вопрос о различии. Маркс подчеркивает, что процесс всеобщего обмена, посредством которого вещи принимают товарную форму, связывает существующие в мире различия. Другими словами, товарный обмен – это обмен вещами, различными по своей истории, физическим свойствам и потребительной стоимости. Но товарная форма по самой своей природе предполагает в целях обмена превращение различий – сколь бы материальными они ни были в своих исторических проявлениях – в нематериальные. Товарная форма не отрицает различия, но приостанавливает его, чтобы мы могли обмениваться такими разными вещами, как кровати и дома. Как это становится возможным? Таков исходный вопрос Маркса. Как могут вещи, не имеющие ничего общего, становится предметами, участвующими в цепочке капиталистического обмена, цепочке, которую Маркс впоследствии будет интерпретировать как непрерывную и бесконечную.

Напомним читателю Марксовы возражения Аристотелю по этому поводу. Аристотель рассуждает в «Никомаховой этике» о таких проблемах, как справедливость, равенство и пропорциональность. Обмен, утверждает он, играет ключевую роль в формировании общественных взаимоотношений[130]. Но общественные взаимоотношения всегда формируются между людьми «разными и неравными». На исходном уровне мы имеем только бесконечные несоразмерности. Каждый индивид уникален. Чтобы обмен стал базисом общественных взаимоотношений, необходимо найти общую меру, нужно уравнять неравное. Аристотель подчеркивает этот императив: «…а их-то и нужно приравнять [относительно некой меры]. Поэтому всё, что участвует в обмене, должно быть каким-то образом сопоставимо». Без эквивалентной меры, позволяющей вести сравнение, не было бы обмена, а следовательно, и общественных взаимоотношений[131].

Аристотель решил эту проблему, прибегнув к идее «уговора» или закона. Символом этого уговора для него становятся деньги: «Для этого [обмена распределенными благами] появилась монета, которая служит в известном смысле посредницей… и тем самым [определяется] сколько башмаков равно дому или еде»[132]. Монета, по Аристотелю, являла собой вид общего соглашения, уговора. Это соглашение, в высшей степени произвольное, сохраняется исключительной силой закона, просто отразившего волю общества. Тем самым Аристотель добавляет в эти рассуждения элемент радикальной политической воли, который, как замечает Касториадис, отсутствует в тексте «Капитала». По словам Аристотеля, «и, словно замена потребности, по общему уговору появилась монета; оттого и имя ей „номисма“, что она существует не по природе, а по установлению (nomoi) и в нашей власти изменить ее или вывести из употребления»[133]. Английский переводчик Аристотеля подчеркивает, что греческое слово, обозначающее «монета» – «номисма», происходит от того же корня, что и слово «номос» – закон, уговор[134].

Маркс начинает «Капитал» с критики Аристотеля. Для Аристотеля башмаки и дом вступали в отношения обмена по уговору – «замена с практическими целями», как перевел его слова Маркс. Маркса не устраивало, что различия между товарами могли быть улажены с помощью простого уговора, то есть произвольного выражение политической воли. Упоминая тезис Аристотеля, что между ложем[135] и домом не может быть «одинакового, общей субстанции», Маркс задается вопросом: «Почему? Дом противостоит ложу как что-то равное, поскольку он представляет то, что действительно одинаково в них обоих – и в ложе, и в доме. А это – человеческий труд»[136].

Человеческий труд, общая субстанция, посредствующая между различиями, это и есть Марксова концепция «абстрактного труда», которую он описывает фразой «тайна выражения стоимости». Только в том обществе, где буржуазные ценности приобрели статус гегемона, эта «тайна» может быть раскрыта. «Она может быть расшифрована лишь тогда, когда идея человеческого равенства уже приобрела прочность народного предрассудка, – пишет Маркс. – А это возможно лишь в таком обществе, где товарная форма есть всеобщая форма продукта труда и, стало быть, отношение людей друг к другу как товаровладельцев является господствующим общественным отношением». Рабовладельческая природа общества в Древней Греции, по словам Маркса, ограничивала теоретический горизонт Аристотеля. И, следуя той же логике, гегемония буржуазии, которая привела ко всеобщем равенству договороспособности, создала исторические условия для рождения прозрений Маркса[137]. Таким образом, идея абстрактного труда становится частным случаем идеи абстрактного человека как, например, носителя прав, – которую продвигали философы эпохи Просвещения.

Маркс противопоставляет абстрактный труд – общую меру производительности человека – реальному или конкретному труду, той форме, которую принимает труд в рамках конкретной деятельности. Говоря проще, абстрактный труд «не зависит от конкретного вида труда». Сам по себе он не создает капитализма. «Варварское» общество (выражение Маркса) может быть отмечено отсутствием развитого разделения труда, поскольку его члены от природы «могут быть ко всему приспособлены»[138]. В логике Маркса можно допустить, что в таком обществе существует абстрактный труд, хотя его члены и не способны теоретически сформулировать это. Теоретическое осмысление возможно только при капиталистическом способе производства, при котором сама деятельность по абстрагированию становится наиболее общей чертой для большинства видов труда.

Что же такое абстрактный труд? Иногда Маркс пишет так, словно абстрактный труд – это в чистом виде физиологический расход энергии. Например: «Если отвлечься от определённого характера производительной деятельности и, следовательно, от полезного характера труда, то в нём остаётся лишь одно, – что он есть расходование человеческой рабочей силы. Как портняжество, так и ткачество, несмотря на качественное различие этих видов производительной деятельности, представляют собой производительное расходование человеческого мозга, мускулов, нервов рук и т. д. и в этом смысле – это один и тот же человеческий труд»[139]. Или так: «Всякий труд есть, с одной стороны, расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, – и в этом своём качестве одинакового, или абстрактно человеческого, труд образует стоимость товаров. Всякий труд есть, с другой стороны, расходование человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме, и в этом своём качестве конкретного полезного труда он создаёт потребительные стоимости»[140]. Но разные по своим воззрениям последователи Маркса, такие как И. Рубин, К. Касториадис, Ю. Эльстер и М. Постон, показали, что рассматривать абстрактный труд как сущность, как картезианское res extensa[141] и сводить его к «нервной и мускульной энергии» означает либо неправильное чтение Маркса (Рубин и Постон), либо повтор ошибки Маркса (Касториадис и Эльстер)[142]. Маркс действительно говорит об абстрактном труде как о «социальной сущности», обладающей объективностью, но