Читать книгу - "Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова"

этих предметов, и поспешил отнести их к Менгсу, где мог чувствовать себя в безопасности. Менгс приютил меня на ночь, сговорившись, впрочем, чтобы я искал себе для следующего дня другое убежище, поскольку он не хочет быть скомпрометированным.

– К тому же, – присовокупил он, – если вам действительно не в чем упрекнуть себя, кроме как в хранении запрещенного оружия, вы можете пренебречь советом альгуазила – каждый хозяин в своем доме и волен держать там даже пушки.

– Я убежден, что предупреждение соответствует истине, и прошу вашей помощи только потому, что мне не хочется проводить ночь в тюрьме. Но касательно оружия вы правы, его можно было оставить дома…

– Да и самому почему бы не остаться?

В эту минуту явился хозяин моей квартиры и объявил, что алькад Месса с дюжиной альгуазилов пришли обыскать мои комнаты. Перед уходом они опечатали двери и забрали моего пажа. Кроме того, им уже известно, что я нахожусь у кавалера Менгса. Читатель может представить себе непреоборимый ужас, овладевший мною при этих словах. Я забросал хозяина вопросами об алькаде и его людях. Он отвечал, что в моих вещах не нашли ничего подозрительного. Сохраняя осторожность, я спросил его, чем вызваны действия правосудия, уж не из-за какого-либо преступления, совершившегося в городе, и не заходила ли полиция в другие дома. Менгс советовал ехать к графу Аранде и жаловаться ему на алькада, арестовавшего моего пажа. Видя, что он интересуется слугой и не заботится обе мне, я ответил ему с некоторым раздражением:

– Сей паж – доносчик. Уверен, что именно он сообщил полиции о спрятанном оружии. Кроме него никто об этом ничего не знал.

Ночь я провел у Менгса. В восемь часов утра он вошел ко мне в комнату вместе с офицером, и этот последний сказал:

– Вы – кавалер Казанова. Соблаговолите следовать за мной в кордегардию Буэн-Ретиро.

– Положительно отказываюсь.

– Сударь, мне запрещено прибегать к силе, так как сей дом есть собственность Его Величества. Но предупреждаю, что по истечении часа господин кавалер Менгс получит приказание выдворить вас, и тогда вы будете препровождены под стражей в тюрьму. Поэтому советую незамедлительно следовать за мной.

– У меня нет ни малейшей возможности сопротивляться, и я подчиняюсь. Прошу только разрешения написать два-три письма.

– Мне невозможно ждать вас, тем более из-за писем. У вас будет время заняться этим в тюрьме.

Одновременно офицер, внешность которого, впрочем, была вполне благопристойной, потребовал у меня запрещенное оружие, не найденное алькадом. Я отдал его и, распрощавшись с Менгсом, казавшимся крайне смущенным, сел в экипаж.

Я был привезен в тюрьму Буэн-Ретиро, бывший королевский замок. Филипп V часто проводил там пост вместе со своим семейством. Меня отвели в общую залу на нижнем этаже, и пытка началась. Я буквально задыхался в тяжелом воздухе, спертом от присутствия сорока узников, охранявшихся двадцатью солдатами. Обстановка состояла из четырех-пяти походных кроватей и нескольких скамеек. Не было ни столов, ни стульев. Я дал одному солдату экю с просьбой принести перья и бумагу. Он с улыбкой взял монету и уже не возвращался. Другие солдаты, у которых я справлялся о нем, смеялись мне прямо в лицо. Среди товарищей по несчастью я встретил своего пажа и с горечью стал упрекать его, но в ответ он клялся, что ни в чем не повинен.

В толпе я также узнал некоего кавалера удачи по имени Мараззани, который часто являлся ко мне обедать и которому я никогда не отказывал в сей милости. Он сообщил, что уже находится здесь два дня, и будто бы предчувствие подсказало ему, что мы непременно должны встретиться.

– Но в чем же вы провинились? – спросил он в конце своей тирады.

– Я хотел бы узнать это от вас.

– Вам ничего не известно! Значит, мы с вами в одинаковом положении. Через неделю нас отвезут в какую-нибудь крепость и заставят работать на короля.

– Надеюсь, они не выносят приговора, не выслушав подсудимого.

– Ошибаетесь. Завтра алькад явится допросить вас и запишет все ваши ответы. Так, по крайней мере, поступили со мной. Они спрашивали, каковы мои средства к существованию, и я ответил, что живу у своих друзей в ожидании, пока меня примут на службу в гвардию Его Величества. На это последовал ответ, что Его Величество даже без моей просьбы даст мне место, где я смогу служить ему. Кажется, я уже получил такое место.

Гнев мой угас, и у меня едва достало сил броситься на соседнюю постель, но через четверть часа я был изгнан оттуда нашествием насекомых. Мараззани снова подошел ко мне и сказал:

– У вас плотный кошелек, а я совсем пуст и уже два дня живу на одном хлебе и чесноке. Когда вам захочется спросить обед, возьмите меня в компанию, этим вы сделаете доброе дело. За деньги солдаты принесут нам все необходимое.

– Я никому не дам ни единого гроша. Меня и так уже обокрали.

Некоторое время Мараззани протестовал против такой недоверчивости, но все вокруг только смеялись над ним. Потом подошел мой паж и стал просить денег, жалуясь, что умирает от голода. Я ответил сему пройдохе, что он больше не служит у меня и поэтому ничего не получит.

В три часа слуга Менгса принес мне обед на три персоны, но, поддавшись чувству бессердечия, я не пожелал ни с кем разделить его, а все оставшееся приказал унести. Мараззани умолял оставить хотя бы вино, но безуспешно. Вечером меня посетил Мануччи. Его сопровождал тот самый офицер, с которым я познакомился при аресте. После тысячи сожалений Мануччи сказал мне:

– По крайней мере, вы ни в чем не нуждаетесь, раз у вас есть деньги.

– Напротив, я лишен буквально всего, мне даже не разрешили написать своим друзьям.

– Это невероятно! – воскликнул офицер.

– А как бы вы поступили с солдатом, который присвоил деньги, доверенные ему узником?

– Он получил бы место на галерах. Укажите его.

Все вокруг умолкли. Я вынул из кармана три экю и объявил, что их получит тот, кто первым укажет вора. Мараззани сразу же назвал мерзавца, и остальные подтвердили его слова. Офицер записал имя, посмеявшись над тем, что я отдаю три экю за одно. Принесли перья, бумагу и свечу, и как только мои посетители удалились, я занялся письмами.

Несмотря на неудобство положения, поскольку на мои бумаги чуть ли не укладывались спать, я тотчас составил четыре послания: первое – министру юстиции, в котором изливал свое негодование на алькада; второе – синьору Мочениго. Я также написал герцогу Лассаде, умоляя