Читать книгу - "Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян"

class="p">А вот признание в осознанности миссии охранения и сохранения Бабьего Яра для будущих поколений, в надежде, что ли, на большую индефферентность внуков к еврейской начинке оврага, выглядит не только искренним, но и довольно грозным. Оно многое объясняет в поведении историка в той войне символов, в которой он с самого начала активно участвует. Миссия не только холодильная, но и холодящая — с учетом того, что демография, алия и геополитика склонны довести само еврейство на Украине до исторического минимума.

В этой связи тем более примечателен, хоть и тем более лукав, призыв украинского философа Мирослава Мариновича к солидарности всех мучеников Бабьего Яра и признания за всеми их категориями жертвенной равноположности и равновесомости:

В Бабьем Яру казнили прежде всего евреев, но не только евреев. Все идеологии должны замолчать перед лицом этой солидарности мученичества... При формировании будущего коммеморативного пространства Бабьего Яра недопустимы «моно»-подходы, будь то мононациональные, монорелигиозные или моноконфессиональные. Вместо этого требуется сумма частных, дискретная чувствительность к чьей-то (любой) боли[1238].

Но призыв этот — рейдерский! Зато — чистый бальзам на раны чувствительного сердца современного оуновца.

Вот ведь, оказывается, что: к отвратительной советской «интернациональной» модели жертв национал-социализма, возрожденной в глуповатом местечковом нарративе «порайонного геноцида советского народа», можно прийти и с еще одной — несколько неожиданной — стороны: с ультранационалистской!

Еще нарративы

Есть, впрочем, еще несколько «нарративов».

Первый — снобистский. Его суть: никакой мемориализации в этом страшном и святом месте не нужно, пусть каждый человек носит эту трагедию в себе и только в себе («Мой Бабий Яр», так сказать, — по лекалу книг типа «Мой Пушкин», «Мой Чехов» и т.п.). Так что, в сущности, и приходить сюда не обязательно, все и так есть у тебя в душе и на сердце, соедини проводки — и заискрит. А если надо подробнее — ищи в книгах. Для музея в такой конструкции и места нет: зачем?

Заметный представитель такого подхода — Йоханан Петровский-Штерн[1239], никогда и ни за что, по его словам, не заглядывающий за ворота мемориалов Холокоста в Европе. Об этом он рассказал, в частности, 31 мая 2021 года в онлайн-лекции под названием «Бабий Яр: из оврага — тем, кто сверху»[1240].

Казалось бы, зашкаливающая претенциозность названия — «De Profundis!» —предполагает глубоко выверенный философский и остраненный взгляд на презренную суету, на все то, что происходит где-то там наверху, на битвы партий и нарративов и прочие затеи ветреные. Но нет: для Хржановского у Петровского находится сколько угодно реакций и эмоций.

Ирина Щербакова после лекции задала коллеге законный вопрос: а как поступать с теми, кто ничего не знает, но пришел в мемориальное место ровно за тем, чтобы что-то узнать? С теми, кто — так уж в их жизни сложилось — элементарно не отличает еврейских букв от армянских?

Но до ответа — всем «тем, кто сверху», — коллега не снизошел.

Другой нарратив нежданно-негаданно сам предстал передо мной в сентябре 2009 года, когда Центрально-Европейский университет пригласил меня в Киев на семинар по методологии истории.

Программа была интенсивной, но не чрезмерно: четыре дня плотных дискуссий в одном из подвалов Киево-Могилянской академии, посередине недели экскурсия в Умань, от которой я сразу же отказался: перспектива проехать 200 верст, чтобы хлебать кисель вельможной пошлости и сусальности в допотоцкой «Софиевке», где я уже дважды был, не завораживала.

Между тем сроки проведения семинара счастливо совпали с двумя событиями — с еврейским Новым Годом и с годовщиной главных расстрелов в Бабьем Яру. О первом напоминали многочисленные «Шана Това!» в переписке и хасидские лапсердаки в самолете и в аэропорту «Борисполь», а о втором — пшеничные косы канатом-венком у Юлии Тимошенко и она сама в теленовостях — с государственным венком в руках у подножья государственного же памятника всем погибшим в Бабьем Яру.

Не сразу, но сообразил, что Шана Това и брацлавский раб Нахман — тоже ведь Умань. И решил съездить.

Прознав про некоторый наш интерес в автобусе к исторической могиле раба Нахмана, экскурсоводша с прической и манерами райкомовского инструктора ВЛКСМ вся вспыхнула, но сдержалась, не вспылила. Всю дорогу она мстила нам, истово крестясь на проезжаемые церкви и хрипя в микрофон о доблести шановних героив — гетьманов и гайдамакив. То, что никто ее не слушал, ее только заводило.

Ее надежды на то, что наш автобус просто не пропустят к могиле, с треском не оправдались: звонок накануне одного из киевских еврейских руководителей[1241] мэру Умани сработал — и всюду, куда только можно было, мы без помех проехали. Милиции было много: около 400 человек, как нам потом сказали. Мы, историки-методологи в цивильных одеждах, женщины и мужчины, все с непокрытыми головами — мы зримо выделялись в паломнической толпе, так что милиционеры иногда останавливали нас и для порядка спрашивали, кто мы такие. А один даже поинтересовался сокрушенно: «Тоже ихней религии будете?»

Другой же, на просьбу подсказать точное местонахождение могилы, не только проэскортировал нас сквозь плотную толпу прямо к ней, но и выдал каждому, кто был без головного убора, по кипе — «с возвратом». Словно ледокол через торосы, провел он наш короткий караван сквозь плотную толпу хасидов, расступающихся в точности на нужные для прохода сантиметры, но не перестающих при этом энергично молиться и раскачиваться. Но еще более плотным был самый воздух — разогретый солнцем и жаркой молитвой.

Когда брацлавский раб Нахман, великий цадик и адмор, незадолго до своей смерти в 1810 году завещал навещать его могилу на Рош-ха-шана, он и представить себе не мог, настолько он будет услышан и во что это выльется!

Советская власть поставила на этом чуть ли не буквально крест. Но с распадом СССР паломничество возобновилось: сначала сотни, потом тысячи, а теперь уже и десятки тысяч хасидов из Израиля, США, Австралии, Аргентины, с Марса и Луны устремляются сюда целыми миньянами каждый год, плавают в Каменской запруде и молятся, никого не видя вокруг себя, — расставаясь с грехами за целый год и умоляя о чуде. Куда там нашей антисемитке-экскурсоводше с ее показной набожностью, деланой и ленивой!

Дух штеттла оживает здесь на несколько праздничных дней, и это «местечко на неделю» впечатляло своей истовостью, намоленностью и густотой.

А за несколько лет до нас какие-то хасиды были застуканы за рытьем подземного хода: похищение останков рабби было предотвращено. Другие хасиды потребовали от правительства Ольмерта договориться с правительством Ющенко о передаче святыни им. А что