Читать книгу - "Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян"

и из Минска, например; б) среди «локальных» жертв было немало евреев-беженцев из более западных районов и в) для польских евреев плечи депортации были довольно короткими, а в местах назначения их, как правило, ждала не ликвидация, а селекция.

В абзаце, посвященном советским военнопленным-евреям, странно было встретить такое утверждение: «По меньшей мере 50000 жертв были евреями». В свое время я установил и многажды опубликовал (с пояснениями), что было их не менее 80-85 тыс. чел. (а новейшие исследования показывают, что их было еще больше). Тогда почему же в «Нарративе» — 50 тысяч? Вариантов ответа два, и оба неприятные: или незнание — или игнорирование[1222].

Необычайно слабы, чтобы не сказать провальны, подглавки о военнопленных и об остарбайтерах — и это при том, что в авторском и рецензентском коллективах значатся подлинные специалисты в этих вопросах! Крайне поверхностны и страницы о положении евреев в послевоенном Киеве: историографически этот сюжет действительно разработан слабо, но серьезные материалы и публикации все же имеются.

Зато к удачам «Нарратива» я бы отнес попытку синхронизации событий Холокоста на разных территориях Восточной Европы, в частности бывшей Польши и оккупированных областей СССР: те глобальные и континентальные представления о Холокосте, которые нам оставил Рауль Хильберг в своем монументальном исследовании «Уничтожение европейских евреев» (1961), отнюдь не догма, накопилось немало фактографии, способной серьезно уточнить или дополнить эту общую картину.

Удручает, впрочем, удивительная поверхностность собственно анализа, в частности, демографических данных. Так, констатируя, что как в 1926, так и в 1939 годах в УССР проживало более 1,5 млн евреев, авторы не отмечают, что за межпереписной период число евреев в УССР и БССР уменьшилось (и произошло это главным образом из-за массовой еврейской миграции в Москву, Ленинград и другие индустриальные центры РСФСР). Тем характернее, что общеукраинский тренд еврейской «депопуляции» на Киев не распространялся.

Пропущен (а скорее проигнорирован) такой центральный для предыстории Холокоста эпизод, как письмо начальника Переселенческого управления при СНК СССР Е. И. Чекменева председателю Совета Народных Комиссаров В. М. Молотову от 9 февраля 1940 года. Вот его полный текст:

Переселенческим управлением при СНК СССР получены два письма от Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР — конкретно в Биробиджан и Западную Украину.

По соглашению Правительства СССР с Германией об эвакуации населения, на территорию СССР эвакуируются лишь украинцы, белорусы, русины и русские.

Считаем, что предложения указанных переселенческих бюро не могут быть приняты... Начальник Переселенческого Управления при СНК СССР Чекменев[1223].

«Нарратив» заканчивается наивным и прекраснодушным текстом, названным не без патетики: «Холокост как вызов». Это манифест той однобокой интерпретации Холокоста, которая свойственна современной западной традиции. Она с пониманием относится даже к такому тезису, что «присутствие» Холокоста в сегодняшней политической повестке передозировано. И это — при том что авторы «Нарратива» сами участвуют в проекте мемориализации Бабьего Яра — места, где уже десятилетия тому назад, казалось бы, не мог не возникнуть мемориал, но где его нет до сих пор! Впрочем, прикладной аспект — мостик к музеефикации — в «Нарративе» вчистую отсутствует, что для программатического документа МЦХ совершенно неприемлемо.

Неуместным довеском к той же повестке является тема коммунистических преступлений — еще один вклад «украиноцентризма» в «Нарратив». Коммунистическая система преступна и бесчеловечна, но не геноцидальна: разница между ней и национал-социализмом такая же, как между советскими и немецкими депортациями. В советском случае это жестокие и необоснованные репрессии, заедающие жизнь, но не отнимающие право на нее, в немецком — это тотальная ликвидация еврейского этноса. Сравнивать национал-социалистическую и коммунистическую диктатуры и правомерно, и необходимо, но не понимать и всю разницу между ними — как минимум ненаучно.

Фацит. В своем нынешнем виде «Нарратив», к сожалению, НЕ соответствует своей миссии — быть «базовым нарративом», т. е. прожектором, дающим разработчикам МЦХ твердую историческую базу и освещающим своим уверенным лучом буквально все, с чем столкнутся эти разработчики в своей деятельности, — от политического контекста в Украине и вопросов архитектуры и строительства мемориального комплекса до вопросов формирования научного архива и музейной экспозиции.

Вместе с тем «Нарратив» по-прежнему используется МЦХ в качестве официальной доктрины и научной основы проекта. Используется безоговорочно, но сугубо номинально и формально. И в этом — та конструктивная фальшь и та концептуальная коррозия, что разъедает проект и угрожает не только чистоте его линий, но и элементарной остойчивости.

Тем не менее «Нарратив» задал определенную структуру и создал тот интеллектуальный каркас, на основе которых он вполне мог бы быть серьезно доработан и качественно улучшен.

2019. «Концепция» НАНУ

В качестве альтернативы «Нарративу» выступает «Концепция комплексного развития (мемориализации) Бабьего Яра с расширением границ национального историко-мемориального заповедника “Бабий Яр”» (далее «Концепция»). Она была опубликована под тремя грифами — МКУ, Института истории Украины Национальной академии наук Украины (НИУ НАНУ) и НИМЗ[1224].

На «Концепцию» поступило около 50 различных отзывов и рецензий, как от украинских, так и от заграничных экспертов[1225]. В своем нынешнем виде «Концепция» датирована июнем 2019 года, в ней учтены полученные к этому времени замечания[1226]. Во многом она восходит к той концепции, которую еще в середине 2000-х годов разрабатывал и пропагандировал Виталий Нахманович.

«Концепция» содержит общую характеристику Бабьего Яра «как одного из наиболее трагических и запоминающихся символов Холокоста». Вместе с тем Бабий Яр «имеет ряд существенных отличий от других мест массового уничтожения евреев нацистами во время Второй мировой войны». Особенность эта... в том, что в годы оккупации Киева 1941-1943 гг. этот овраг стал «местом уничтожения и захоронения не только евреев, но и других групп, которые стали жертвами нацистских преследований по расовым, политическим и другим мотивам: ромов, украинских националистов, коммунистов, советских военнопленных, душевнобольных, гражданских заложников, украинских и советских подпольщиков, заключенных Сырецкого концлагеря. Они составляли почти треть от общего количества около 90-100 тыс. жертв Бабьего Яра, киевлян и жителей других регионов Украины».

В качестве еще одной категории жертв Бабьего Яра авторы, не моргнув, предлагают учитывать и погибших в Куреневской техногенной катастрофе 1961 года.

Представления о комплексности и поликонтингентности нацистских преступлений, совершенных в Бабьем Яре, как и включение периода Второй мировой войны в более широкие временные контексты сами по себе корректны и даже тривиальны, но уникальным на фоне других очагов Холокоста делают Бабий Яр все же не они.

Действительно, четыре из шести расположенных на территории современной Польши лагерей смерти — Собибор, Треблинка, Белжец и Хелмно — были специализированы на убийстве исключительно евреев. Но и в