Читать книгу - "Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов"

– Эть! – махнул им усатый Валерий и спрыгнул с телеги. Схватив два бака, он кинулся к дому.

– Чудище какое! – воскликнула Алёнка. – Впервые такое вижу!

Гавр еле стянул бак с водой. Понимая, что до огня он не дотащит, он прильнул к ногам Алёнки, что свисали с повозки, и сказал:

– Не бойся! Я скоро вернусь! Нужно разыскать семью! – и он бросился прочь к дому.

Никто не пострадал. Мать плакала. Подле неё – младшенькая Полина, которая, укутавшись в одеяло, зачарованно смотрела на искры. Отец бегал с потными мужиками, тягал воду – пока не додумались включить насос и поливать из шланга, – думая о том, какая напасть случилась: дом отстраивать, да ещё этим пронырам стол накрывать. Знает он их, стервятников, под шумок и обдерут до нитки.

– Ленка! – крикнул он матери. – Оставь Пол инку с соседкой. Иди смотри, чтоб не вынесли со входа!

Мать оставила Полинку с соседкой Шурой, бабкой Алёны, и побежала за дом.

Гавр Степанович пытался помогать мужикам таскать баки, но вскоре выдохся, да и огонь стал угасать. Ещё не оправившись от ужаса, он побрёл к сестре.

– Не ты ль учудил? – сказала бабка Шура, когда Гавр появился. – Полина, золотце! Смотри, как напугал ребёнка!

– Баб Шур, да упаси Господь! – он наклонился к Полине.

– Видела я, ты свечи жжёшь ночами. Небось подвал весь обокрал. Что тебе не спится как нормальному человеку?

– Да что вы заладили, баб Шур! Отец ваши сплетни узнает…

– Музы ждёшь? Ночами бродит – не добродит, – продолжала старуха.

– Вам виднее.

– Нет никакой музы, бестолочь ты бестолковая!

– Что такое муза? – вдруг спросила Полина.

– Не переживай, не убиёт тебя твой брат родной…

«Колдунья-бабка!» – подумал Гавр и перетянул к себе Полину.

– Отцу не говорите. Про свечи. Пожалуйста.

– Бестолочь ты, Гавроша! – нахмурилась старуха. – Отцу не сдам, а матерь пусть узнает…

Горизонт окрасился пряным наливом. Все разбрелись. Тонкая струйка дыма поднималась с дома Сю-зюкиных. Бабка Шура пригласила к себе. Сюзюкиных она положила в бытовке, постелив супругам на старой жёсткой кровати, а детям – на диване в доме. Алёнушка озабоченно бегала, подавая свежие простыни, выбивала пропылённые подушки и одеяла, пока Елена грела воду, чтобы помыть детей. Отец курил за бытовкой, Гавр сидел на крыльце дома. Ему тоже хотелось закурить, хотя он никогда не курил, но точно знал: сейчас надо закурить.

– Ничего-ничего, – слышал он голос матери в доме, – погорело немного. Разберёмся! Выживем!

Синева неба потускнела, запели петухи. Отец, несмотря на упёртые отказы прилечь, заснул крепким сном. Мать задремала рядом, непривычно прижавшись к мужу. Баба Шура скрылась в спальне. Гавр лежал с Полиной на диване, смотрел через окно на струйку дыма, что вскоре растворилась, оставив небосвод нетронутым и чистым. Полинка засопела, заворочалась. Гавр дотронулся до её шелковистых светло-русых волос и чуть не заплакал.

Скрипнула половица. Гавр увидел, как Алёнка нырнула в сени.

Он встал с дивана и на цыпочках вышел на крыльцо. Алёна сидела на ступеньке, поджав ноги.

– Не спится? – спросил Гавр и присел рядом.

– Как и тебе.

– Сегодня уж точно не до сна.

– Мне жаль, что так вышло. С домом, – сказала Алёнка.

– Да, – ответил Гавр. – Ты мне так и не сказала. Ты уезжаешь?

– Уезжаю, Гавруша. В город. Нечего мне в деревне делать.

– Вот что. Понятно, – он опустил глаза.

«Вот что выходит, всё напрасно, – думал он. – Я ждал музу. И вот совпадение – Алёнушка пришла. Да разве не судьба сплелась, не зря мы пережили катастрофу вместе, чтобы она взяла и уехала? Да что же за судьба такая! Проклятая! Такие мне страданья!»

Вдруг Алёнушка поцеловала его в щёку. Мелькнула юбка, босая лодыжка, острая, как пирамидка, и девушка ушла в дом. Гавр Степанович сидел, не любовался восходом, а плакал. Плакал не по дому, а по покинутой любви. Что только что мелькнула на прощенье лодыжкой.

Дом отстроили быстро. Гавруша перебрался на время в старый сарай, где мать расчистила и приготовила комнату. Одно окно выходит на дорогу, вдали среди листвы мелькают стены Алёнкиного дома. Бабка Шура никому не рассказала про свечи. И не соврала про внучку. Алёнка уехала через неделю после пожара.

Гавр Степанович сидел за письменным столом у открытого окна. Луна светила ярко. «Как люстра», – думал он. С карандашом в руке, он царапал неровным почерком строчки, что музыкой из ниоткуда лились ему в уши. Он думал о своей несчастной любви, о своей Алёнушке, которая крепко сжимала ему руку, которая поцеловала его, скорее по-братски, от сочувствия, чем от чувства. Но Гавру было всё равно. Он думал о прикосновении волос к его шее, о тёплом следе на щеке и складывал несчастья в строчки. О музе он больше не думал.

Дария Клеева (г. Санкт-Петербург)

Надежда

Лучи южного солнца пронизывали хвойное кружево кипарисов, застывших вдоль широкой каменной лестницы, нисходящей в центр дендрария, недавно открывшегося в небольшом городе близ Чёрного моря. Густой субтропический воздух обволакивал и не давал свободы для стремительных движений, громких слов и ясных мыслей.

Спускаясь по каменным ступеням, он увидел её идущей вдоль аллеи в бамбуковой роще. Невысокого роста, в воздушном светлом платье, подол которого то и дело цеплялся за ограждение, сделанное из сухих стеблей бамбука, с копной тёмных непослушных волос, поднятых в высокую причёску, она вдруг показалась ему греческой гетерой. Она ступала не слишком быстро, но всё же в каждом шаге её читалась целенаправленная стремительность. Но что в особенности отличало эту маленькую женщину от других посетителей дендрария, праздно гуляющих неподалёку, так это своеобразный хозяйский интерес к каждому растению на её пути. И теперь, покинув прохладу тенистой аллеи и на мгновение заслонив ладонью глаза от солнечного света, она обогнула небольшой искусственный пруд, из которого то и дело показывались рыжие бока плескавшихся там карпов, и подошла к кустам олеандра, усыпанным пунцовыми цветами.

Он приблизился к ней безо всякой явной цели и остановился рядом, вглядываясь в заострённые кончики матовых листьев и лепестки, призывно открывающие нежную сердцевину.

– Вам не кажется странным, что эти растения, славящиеся своей любовью к воде, так часто занимают русла пересыхающих рек? – тихо спросила она, продолжая смотреть на кустарник.

От неожиданности её вопроса он не сразу нашёлся, что ответить, и лишь когда она обратила к нему слегка отстранённый взгляд ореховых глаз, он произнёс с улыбкой:

– Быть может, этим растениям присуще коварство осушать реки, лишая их последней влаги, которая там осталась. Впрочем, эти цветы не