Читать книгу - "Пять прямых линий. Полная история музыки - Эндрю Гант"

Дарюс Мийо был плодовитым композитором. После Великой войны он отправился в Бразилию в качестве секретаря французского посла и поэта Поля Клоделя, соавтора многих его сочинений. «Бык на крыше» – одна из нескольких его работ с оживленным бразильским акцентом. Вкусы Мийо были весьма эклектичны: его Пятый струнный квартет 1912 года посвящен Шенбергу; также он дирижировал тщательно отрепетированными французской и британской премьерами его «Лунного Пьеро». Балет 1922 года «Сотворение мира» во многом создан под влиянием джаза, который он слушал в Гарлеме в 1920 году: его творец определенно был поклонником Гершвина и мог насвистеть неплохую джазовую фугу.

В 1940 году Мийо и его жена, оба евреи, бежали из Парижа накануне неминуемого немецкого вторжения, прибыв, как и многие другие, в Калифорнию через Лиссабон. Он стал преподавать в колледже Миллса в Окленде, а позже работал в Аспене, Колорадо, в первые годы существования Музыкального фестиваля и школы в Аспене, по сию пору проходящих высоко среди Скалистых гор между нежно шепчущих деревьев и холодных горных лугов. После войны он перемежал преподавание в США с обучением в классах Парижской консерватории до тех пор, пока многолетний артрит не приковал его к инвалидному креслу на долгие годы, что сделало невозможным переезды.

Эклектику его пристрастий иллюстрирует даже список его учеников, среди которых были джазовый пианист Дейв Брубек (назвавший своего сына Дариюсом) и автор песен Берт Бакарак («Close To You», «‘Raindrops Keep Fallin’ on My Head», «Magic Moments»), которому Мийо сказал: «не бойтесь писать то, что люди будут любить и насвистывать»[1367]. Жена Мийо Мадлен, часто исполнявшая роль diseuse – любимую роль членов Шестерки и либреттистов нескольких опер ее мужа, умерла в 2008 году в возрасте 105 лет в квартире на бульваре де Клиши, где они с мужем впервые поселились в 1925 году.

Наиболее значительный из членов Шестерки был католиком, разочаровавшимся в вере в гедонистическом Париже времен расцвета кабаре, а затем вновь обретшим ее после смерти друга в автомобильной катастрофе; гей, которому удалось скрывать свою гомосексуальность в оккупированном нацистами Париже 1940-х годов; композитор, музыка которого одинаково уместна как в цирке, так и на хоровой сцене, создатель мелодий, напоминающих по пышности мелодии Гуно, привязчивых ритмов, коротких фраз, малых форм, крайне изысканных гармоний, иронически переосмыслявший манеру и идеи неоклассицизма и бывший большим любителем флейты: Франсис Пуленк. Критик Клод Ростан назвал его «полумонахом, полубеспризорником»[1368].

Пуленк родился в Париже в 1899 году. От матери он унаследовал любовь к музыке любого вида, от отца – набожность и большие деньги, которые приносил семейный фармацевтический бизнес. Среди влиятельных его друзей были пианист Рикардо Виньес («Восхитительный человек… я всем ему обязан…»)[1369], клавесинистка Ванда Ландовска, для которой он написал в 1929 году блестящий и хрупкий Concert champêtre[1370], а также баритон Пьер Бернак, его постоянный исполнитель до 1959 года, когда он оставил сцену. Его ранние сочинения совмещали в себе «иронический взгляд Сати, адаптированный к чувствительным вкусам интеллектуальных кругов того времени», по словам еще одного ведущего пианиста, Альфреда Корто[1371].

Постоянно неуверенный в себе из-за отсутствия формального образования, Пуленк тем не менее получал кое-какие уроки у полиглота и ученика Форе Шарля Кеклена: по иронии, однако, именно в силу отсутствия формальных приемов его музыка обладает столь неповторимым характером. Он служил во французской армии в конце Первой мировой войны, в 1921 году посетил Англию, а в 1922-м, вместе с Мийо, – Вену, где встретился с Шенбергом и его учениками: Шенбергом он восхищался, но музыка того не произвела на него никакого впечатления. Успех пришел к нему, когда по прихоти случая к нему обратился Дягилев с просьбой написать балет 1924-го «Les Biches»[1372]; к несчастью, это послужило причиной разрыва с Сати.

Смерть его друга, Пьера-Октава Ферру, и посещение древних святынь Рокамадура привели его вновь в лоно католической церкви, а также послужили причиной появления новой прекрасной музыки, в том числе и Litanies à la Vierge noire[1373] для женского хора, написанной в том же году и вдохновленной черной скульптурой Девы Марии в Рокамадуре, а также возвышенной мессы соль мажор 1937 года. Во время Второй мировой войны он оставался в Париже, вплетая в свои сочинения антигерманские песни на слова поэтов – участников Сопротивления, в том числе и своего друга Поля Элюара. Его переложение в 1943 году поэмы Элюара «Лик человеческий» – одно из самых поразительных хоровых сочинений XX века. Премьера сочинения (на английском) состоялась на волнах лондонской радиостанции BBC в 1945 году. Пуленк представил ее в Третьей программе на несколько выспреннем, но трогательном английском, поблагодарив Королевские военно-воздушные силы за то, что они сбрасывали листовки с текстом поэмы. Во Франции передачу не услышали, так как все частоты были заняты военными сообщениями. В финале сочинения сопрано на высоком ми поет слово «liberté»[1374]. Критик лондонской Times проницательно заметил, что «Лик человеческий» «окончательно избавляет Пуленка от статуса petit maître[1375], которым до сей поры его в силу невежества наделяли»[1376]. Сочинение в Париже услышали только в 1947 году. Во время того же посещения Лондона Пуленк исполнил в Королевском Альберт-холле свой Концерт для двух фортепиано вместе с Бриттеном. Затем его всеобъемлющий репертуар пополнился музыкой для любимой среди французских детей сказки про слоненка Бабара, а также короткой оперой-буффа на сюжет пьесы его друга ранних лет, поэта Гийома Аполлинера, о женщине, которая, устав от покорной жизни, отпускает на воздух свои груди и превращается в мужчину, «Les Mamelles de Tirésias»[1377] (1917).

В качестве публичной фигуры Пуленк представал человеком благоразумным и успешным, в особенности в США. В полемике он отважно занял весьма уязвимую и непопулярную позицию, подвергнув сомнению высеченные на скрижалях заповеди Шенберга, чем заслужил ненависть со стороны нового поколения композиторов во главе с Пьером Булезом. В личной жизни он был вполне благополучен – у него было несколько долговременных партнеров; также он удочерил девочку, которая росла, полагая, что он ее крестный отец. Стилистически он был язвительным противником моды, именуя двенадцатитоновый метод Шенберга «dodécaca»[1378], что можно перевести как «двенадцать оттенков дерьма», и называя Турангалила-симфонию его соотечественника Мессиана «чем-то между писсуаром и чашей со святой водой» («urinoire et bénitoire»)[1379].

В последнее десятилетие жизни с ним случился очередной приступ серьезной депрессивной тревоги, вызванный болезнью его партнера, Люсьена Рубера, а также проблемами с его крупной оперой, «Dialogues des