Читать книгу - "Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Сергеевич Шефнер"

труда. А не так давно выяснилась одна пикантная подробность из жизни ее семьи. Оказывается, когда Валя онемела, ее родители, несмотря на свою искреннюю любовь к единственной дочери, встретили это известие с тайной радостью, а бабушка, будучи подвержена религиозным предрассудкам, немедленно пошла в Никольский собор и заказала там благодарственный молебен. Теперь, после исцеления Валентины, в доме родителей царит смятение, хоть она ходит туда не столь уж часто и основная доля ее речевой деятельности падает на меня. Иногда мне кажется, что я схожу с ума…

Но на развод я подать не могу. Можете считать меня человеком старомодным, несовременным, но я считаю, что брак – дело серьезное, и, кроме того, если отбросить Валин недостаток, то в остальном она женщина хорошая и добрая… И в то же время я ее боюсь… Так вы не хотите сыграть роль потерпевшего?

– Нет, – ответил я. – Ваш рассказ тронул меня, но я уверен, что вы сгустили краски и что ваша жена достойна лучшего к ней отношения.

– Что ж, пойду по вагонам, мир не без добрых людей… Как жаль, что всякие правонарушения мне претят и что я абсолютно непьющий, – у пьющих это очень просто получается… Если вы не хотите помочь мне в главном, помогите хоть во второстепенном. Валентина уверена, что я приеду в воскресенье «Стрелой». Пожалуйста, передайте ей мой рюкзак и скажите, что я задержан милицией. Подробности я сообщу ей письмом.

– Но как же я узнаю вашу жену?

– Вот посмотрите. – Он протянул мне снимок 9 × 12, где была изображена очень красивая и симпатичная молодая женщина. – Запомните?

– Запомнил, – ответил я, возвращая ему фото.

Он ушел, пожав мне руку.

Когда поезд прибыл в Москву, я, неторопливо проходя по перрону, увидал возле головного вагона небольшую толпочку, центр которой составляли два проводника, милиционер, Ботаник и некий человек, который, тыча пальцем в Ботаника, восклицал:

– Он меня ударил! Клянусь вам, люди!

На лице потерпевшего никаких следов побоев не было, да и пафос его показался мне несколько наигранным; очевидно, тут имел место сговор или подкуп. Я усомнился в успехе предприятия своего нового знакомого. Но когда на вопрос милиционера, зачем он ударил и действительно ли ударял, Ботаник дерзко ответил: «Захотелось – и ударил!» – по выражению лица милиционера я понял, что мой недавний попутчик получит желаемый срок.

3. Словесная Голгофа

Я закомпостировал билет на «Красную стрелу» и без опоздания прибыл в Ленинград. Город был упакован в легкую утреннюю дымку, перрон был влажно чист, бодро и звонко звучали голоса. В толпе встречающих я издали опознал Валентину. Она оказалась еще красивее и симпатичнее, чем на фото. Воистину, среди встречающих она выглядела как садовая фиалка среди кормовой брюквы! Когда я подошел к ней и представился, она, увидав знакомый ей рюкзак, встрепенулась:

– С Сергеем опять что-то случилось? Да? Не томите, скажите мне всю правду!

Кратко и в оптимистическом тоне я сообщил ей, что муж ее арестован, и приступил было к изложению подробностей.

– Где вы живете? – прервала она меня. – Пойдемте пешком, я вас провожу, по пути вы мне все-все расскажете, – и утерла глаза платочком. Я подумал, что среди нас, мужчин, до сих пор встречаются изрядные подлецы и негодяи, которые плохо относятся к таким прелестным созданиям. Но на словах я сказал только, что живу на Крестовском и что с удовольствием пройдусь пешком в таком приятном обществе.

Она взяла мой портфель, я взвалил на плечи рюкзак, и мы вышли на Невский.

– Говорите, говорите мне о Сергее все, что знаете, – приказала она. – Я вся – внимание. Я умею слушать, а ведь тот, кто умеет слушать, – тот умеет и мыслить, как сказал один мудрец. А тот, кто умеет повиноваться, тот умеет и повелевать. Уже в раннем детстве я очень любила слушать взрослых… – И она повела рассказ о днях своего детства, отрочества и юности, и как она едва не погибла в самолете, и как онемела, и как потом заговорила. Речь ее звучала в моих ушах, как лесной ручеек. Но когда я пытался заговорить, этот ручеек уносил мои слова, как опавшие осенние листья, а сам продолжал журчать.

Возле Гостиного Двора Валентина закончила свои воспоминания и повела речь о прохожих, вывесках, о погоде, о природе, о том, что у них дома была кошка Фенька, очень умная, и она с этой кошкой разговаривала, а потом глупая кошка вдруг почему-то выбросилась из окна с шестого этажа.

– Говорите же, говорите! – прервала она сама себя. – Я все время слушаю вас, я так беспокоюсь за Сергея, с ним что-то творится странное. Как счастлив он был, когда я заговорила! А как задушевно поздравляли меня его родные с чудесным исцелением!

И она начала излагать историю своей жизни в новом, расширенном и уточненном варианте. Теперь речь ее уже не казалась мне ручейком. Нет, это был горный поток, вздувшийся от ливня, с грохотом несущий камни, с корнем вырывающий прибрежные деревья, сносящий мосты. До моего сознания начало доходить, что Ботаник не только не преувеличил, а даже преуменьшил размеры своего семейного бедствия.

Когда мы шли через Дворцовый мост, мне удалось вставить в речь Фиалки Молчаливой четыре слова:

– Как приятно иногда помолчать… – начал я.

– Не смущайтесь, говорите, говорите! – перебила меня Валентина. – Я все время внимательно слушаю вас! – И она повела свое жизнеописание по третьему кругу – это было уже академическое словесное издание, с документальными подробностями, с устными портретами родных и знакомых, со ссылками на классиков, с цитатами из писем. Мы вышли на Большой проспект Петроградской стороны, а она не окончила еще и первого тома. А впереди предстояли тома и тома… Мне стало чудиться, что здания пошевеливаются и покачиваются, а из окон выглядывают какие-то странные существа – кто с тремя глазами, кто с перепончатыми крыльями на месте ушей. Начали открываться крышки люков, из-под земли стали постепенно выползать толстые голубые удавы. Остатками угасающего сознания я понял, что у меня начался психический сдвиг.

Меж тем до дому мне оставалось не меньше двух километров. От Фиалки мне не уйти, а с Фиалкой мне не дойти, ибо из-за нее я накрепко сойду с ума, мелькнула тревожная мысль. Есть только один выход: броситься под легковую машину, получить травму и попасть в больницу. Так, ценой телесного ушиба или перелома, я избавлюсь от Валентины и спасу самое ценное свое достояние: здоровую психику.

Пропустив пять «Волг», одну «победу» и три «москвича», я, сбросив со спины рюкзак и торопливо набрав в грудь воздуха, ласточкой нырнул