Читать книгу - "Лехаим, бояре, или Мельпомена смеется. Актерские байки - Татьяна Борисовна Альбрехт"

Николай Смирнов-Сокольский находил выход из любого положения. На одном из концертов он перепутал пианиста Якова Флиера со скрипачом Самуилом Фурером и объявил публике: «Сейчас выступит скрипач Флиер». Пианист, естественно, запротестовал. Тогда артист вышел на сцену и произнес: «Прошу меня извинить, уважаемые товарищи. Дело в том, что Яков Флиер забыл скрипку дома, поэтому будет играть на рояле. А это еще труднее».

* * *

Во время концерта на сцене звучит голос конферансье:

– Выступает заслуженный артист Иванов!

Иванов, уже от души «набуфетившийся», стараясь не качаться, с трудом выходит на авансцену, кланяется и, не удержавшись, падает в оркестровую яму. В зале хохот. После недолгого молчания – невозмутимый голос ведущего:

– Следующим номером нашей программы…

* * *

Помню, как кто-то из актеров рассказывал. Шел спектакль про Олега Кошевого. Актриса, играющая мать Олега, читает длинный пафосный монолог. Во время монолога падает задник (задняя часть декорации или занавес, отделяющий сцену от пространства позади нее), за которым обнаруживается рабочий сцены, стоящий на табуретке и вкручивающий лампочку. Длинная пауза, зал замер, гробовая тишина. Рабочий нашелся:

– А Олег дома?

* * *

По рассказам друзей, единственным недостатком Евгения Евстигнеева было то, что ему всегда с трудом запоминал текст. Однажды актер должен был появиться сцене в ключевом, поворотном моменте спектакля, и его реплика была настолько важной, что без нее дальнейшее действие не могло развиваться. Евгений Александрович вышел и внезапно замолчал, припоминая слова. Слова не вспоминались. Ничуть не смутившись, Евстигнеев повернулся к стоявшим на заднем плане актерам и со своей неповторимой интонацией произнес:

– Что же вы молчите?

Несмотря на нервное напряжение, среди актеров послышался смех, а некоторые из них потихоньку скрылись за кулисами. Евстигнеев медленно прошелся по сцене, как бы о чем-то размышляя, повернулся к тем, кто остался, и снова спросил:

– Вы что же, так и будете молчать?

Партнеры по спектаклю, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, и не придумав ничего лучшего, оставили Евстигнеева одного. Он еще раз задумчиво прошелся по сцене. Потом произнес:

– Ну, раз все ушли, то и я уйду! И ушел за кулисы.

* * *

Перед тем как приехать на постановку в «Современник», Анджей Вайда решил посмотреть «На дне» по Горькому, где Евгений Евстигнеев потрясающе играл Сатина. Монолог «Человек – это звучит гордо» он произносил не пафосно, как это было принято, а с папиросой во рту. В результате хрестоматийный текст производил грандиозное впечатление. Но у Евстигнеева была плохая память, и он все время сокращал длинный монолог. Режиссер (Волчек) подошла к артисту и строго сказала: – Женя! Завтра приедет Вайда. Выучи заново монолог, а то будет безумно стыдно. На спектакле все шло хорошо. До монолога Сатина.

– Человек – это я, ты… – начал актер…

Повисла страшная пауза. Евстигнеев от волнения окончательно забыл слова и смог произнести лишь ключевую фразу: «Человек – это звучит гордо!» – после чего затянулся цигаркой и сплюнул. Волчек в ужасе повернулась к Вайде и увидела, что тот плачет.

– Анджей, прости, он не сказал всех слов!!! Вайда, промокая глаза платком, ответил с польским акцентом: «Галя! Зачем слова, когда он так играет?!»

* * *

Приезжает Ваграм Папазян в провинциальный театр – играть Отелло. И выдают ему в качестве Дездемоны молоденькую дебютанточку. Она, естественно, волнуется. И вот подходит дело к сцене её убиения. На сцене такая вся из себя целомудренная кровать под балдахином. И вот легла эта самая дебютантка за этим балдахином ногами не в ту сторону. Открывает Отелло с одной стороны балдахин – а там ноги. Ну – что поделать, закрыл Отелло балдахин и этак призадумался тяжко. А Дездемона сообразила, что лежит не в том направлении, и перелегла. Открывает Отелло балдахин с другой стороны, а там… опять ноги!

* * *

«Чайка» Чехова. В финале спектакля, как известно, должен прозвучать выстрел. Потом на сцену должен выйти доктор Дорн и сказать: «Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился»… Но сегодня пауза затянулась. И выстрела нет. Доктор Дорн, видимо, понимает, что что-то произошло, и нужно спасать положение. Тогда он выходит, долго стоит, все-таки ожидая, что сейчас будет выстрел, но поскольку выстрела по-прежнему нет, он говорит:

– Дело в том, что Константин Гаврилович повесился.

И тут раздается выстрел. Тогда он, еще подумав, произносит:

– И застрелился.

* * *

По сюжету одной пьесы муж должен был неожиданно войти в комнату, где неверная жена только что сожгла письмо от любовника. Втянув воздух ноздрями, он кричал, что слышит запах жженой бумаги. И недвусмысленно интересовался, что же столь секретное сожгла его жена. Пойманная за руку супруга со слезами во всем признавалась.

На премьере же сценический рабочий забыл зажечь свечу на столе. Блудница долго металась по сцене и пыталась понять, что ей делать со злополучным письмом. В конце концов, от безнадежности положения она разорвала его на мелкие клочки. Вошедший муж оглядел картину и после секундного замешательства произнес: «Я слышу запах рваной бумаги! Сударыня, извольте объясниться!»

* * *

На одном из спектаклей «Евгений Онегин» в сцене дуэли героев пистолет не выстрелил. Но Онегин не растерялся и ударил Ленского ногой. Тот оказался сообразительным малым и с возгласом: «Какое коварство! Я все понял: сапог отравлен!» – упал и умер в конвульсиях.

* * *

Самая короткая пьеса о Ленине случайно была сыграна в советские годы в каком-то заштатном театре. Открывается занавес. На сцене – старинный тяжелый стол, лампа с зеленым абажуром. За столом сидит Ленин, пишет «декретъ». В этот момент наверху, над сценой, у электрика что-то ломается, или выпадает из рук, и оттуда падает какая-то тяжеленная штука. То ли софит, то ли еще что. Падает прицельно Ленину на темечко. Ленин падает на пол. Занавес, естественно, тут же закрывается.

* * *

1972 год. Малый театр. Накануне премьеры спектакля «Собор Парижской Богоматери». Роль горбуна Квазимодо досталась старожилу театра актеру Степану Петровичу (имя изменено). Спектакль, по идее режиссера, начинался с того, что Квазимодо (Степан Петрович) в полумраке должен был под звук колоколов пролететь, держась за канат через всю сцену. Но был у него один маленький недостаток – очень уж он любил водочкой побаловаться. И вот настал день премьеры. Перед премьерой Степан Петрович пришел на спектакль вусмерть пьяным. Шатаясь из стороны в сторону, он добрёл до гримерки, нацепил горб и лохмотья Квазимодо. Зал полон.

До начала спектакля остались считанные минуты. Режиссер, встретив Степан Петровича, опешивши сказал:

– Степан Петрович, да вы же по сцене пройти прямо не сможете, не то, что на канате летать.

– Да я